Пролог.
Шел мелкий дождь на стареньком вокзале.
Колонну серую по двое повели.
И только лиственницы стройные дрожали
На этом самом краешке земли.
Ты рядом шел, профессор, доходяга
И ноги путаясь, бежали, как могли
Очечки криво на носу твоем лежали,
Как на проклятом краешке земли.
А рядом шли мордатые погоны
Над доходягой хиленьким смеясь,
А сзади вновь, стучали эшелоны
Нас мордой в грязь, кидая мордой в грязь.
Нас было шесть без права переписки
И каждый зэк чугунно понимал
Нам здесь конец, безмолвно, по английски.
А впереди нас ждал лесоповал...
Потом асбест для нужд родной отчизны,
Развод, и вновь, нам вновь гореть дотла.
Сжигая для победы наши жизни
Похаркать кровью Родина дала...
Да, край земли, забор под егозою
Команда " Стой" и уголовных прыть.
И под кровавой, легочной росою,
Ненужной жизни тоненькая нить.
Мы ждали долго, серая шеренга,
Начальник где-то жрал свой доппаек,
И нам казалось, мерно и безмерно
Мы понимали леса говорок.
Держись, профессор, все, уже немного
Вот, видишь, там, бараки все, уже,
И может быть, какая там недолга,
Ты будешь спать на верхнем этаже.
Я не забуду той тоски минуты,
Когда в колонне смертников стоял,
Но что там было, вечер, или утро...
И что ждало, асбест, лесоповал?
Я помню доходяги обреченность,
Топорщились бородка и усы,
Была страшна отчаянья покорность
Текли, текли, проклятия часы.
Глава 1.
Всех брали ночью,
В час перед рассветом.
Лишь слышался в передней бой часов.
А в комнате соседней
Спали дети...
Сопели двое русых пацанов.
Всегда, как под копирку.
Тихо, к дому,
Подкатывал служебный лимузин.
И трое из кабины вылезали,
Да, трое, а не два и не один.
Потом звонок,
Чуть слышный шум и обыск.
Кого то вывели,
В парадной щелк замка,
И уходил, невинный, враг народа,
Садясь четвертым,
Прошуршав слегка,
Машина уезжала по проспекту.
А все мы ждали, радуясь,- не мы.
А кто то вытянул последнего билета
Маршрут, до невозвратной Колымы...
Внизу сидели, а вверху - сажали.
Он утром по подъеду проходил...
Малиновым околышем сияя, он уезжал,
Лубянский крокодил...
А там, внизу, все помрачнело сразу
Как будто вдруг пронесся черный мор,
Соседи не здоровались,- боялись.
Воздвигнув осторожности забор...
Она была одна среди знакомых,
Соседей,
И предавших вдруг друзей.
Она была одна в холодном доме.
Совсем одна...
Потом пришли за ней.
А мы сидели и чего то ждали.
Горел огарок ночью на столе...
Жена молчала, думая едва ли
Что выйти ночью суждено и мне...
Еще не знал я, в очереди серой,
Она у стен тюремных будет ждать.
И вновь собрав, пусть робко и несмело
Пытаться передачу мне совать...
Глава 2
Звонок был тонок
В тишине кромешной,
Над ванной кран, там капала вода.
И знал лишь я, навеки и безгрешно...
Что ухожу отсюда навсегда.
Я вспомил позже...
Молча, деловито они вошли, воняя табаком,
И время разделилось, вдрызг разбито
На два предела, раньше и потом.
Лишь вскрик жены,
И тихий, быстрый обыск,
Но дети спали, их не разбудить.
Сухое " одевайтесь",взгляд и шопот...
И нет надежды, время уходить.
Я помню до сих пор тот звук мотора.
Закрылась дверь.
И в кузове скамья...
Подвинулись, не помню, я - который...
Здесь, в клетке уже четверо сидят.
Машина " Хлеб."винтовки, сзади двое.
Да, сзади два обычных пацана.
В решетке свет домов, да визг мотора...
Дыханье зеков, да, и тишина.
Я видел, как скучал в кабине опер...
Мне было страшно, а ему - плевать.
Я был последним в смену, поднадзорным
Всех нас, в тюрьму, ему надзор сдавать.
"Давай, бегом"-, конвойные спешили.
Закончив смену - все домой спешат.
А нас в решетку сдали, и забыли.
Мы взяли, ну а там, пускай их бдят.
Я Данте знал,-"Оставь, дружок, надежду."
Был лязг засова, словно в дантов ад.
Но вновь казалось, было вновь, как прежде...
"Ошибка - Я, а здесь враги сидят"
Я помню, меня в камеру втолкнули.
Бетон, гальюн, и шконка на стене.
Светильник яркий, чтобы не уснули,
Да чернь решетки в узеньком окне...
Я сел на край, мне было страшно, страшно,
Хоть в лагере бывало мне страшней.
Но никогда мне не было ужасней, чем здесь
В той первой ночи без детей...
Крутилось в голове, ну что же будет,...
Там дети, и жена, что будет с ней...
И вдруг надежда, может, не осудят?
Осудят, в жизни не было верней!
Глава 3
По очереди ходим на парашу
И спим попарно,
Как же стонут ноги.
За клеткой рожи, наших, нет, не наших.
А воля, рядом, сиры и убоги
Бегут домишки, оставаясь сзади...
Вагон виляет по советским рельсам.
Мы, словно старые, изношенные б****и,
Цепляемся за стены, как за песни...
Смешно, воняет полная параша...
А там, вагона чистой половине,
Жрут свой паек мордатые - не наши.
Не в лагерной одеже, а в резине.
Вчера подох какой- то доходяга,
Его сложили тут- же, не воняет
До лагеря не дожил, вот бедняга...
Вагон виляет, он башкой кивает...
А мы стоим, пускай поспят другие...
По стенам нары...
Как же ноют руки,
Конвойный мне вчера по ним прикладом...
О Господи, за что такие муки!
И рядом дед...
Какой-то поп патлатый.
"И что, тебя, дедуля, не обрили"
А он в ответ,-"Не мучайся, не надо."
"Молись, сынок, чтоб душу отпустило..."
Бежит вагон вихляющим аллюром
И шепот "Святый Боже, Святый Крепкий"
Душа, сынок, она ведь, да, не дура...
А Господа еще ты слышишь редко...
В вагоне, здесь, с воняющей парашей?
Ты верь, сынок, ты верь, не сомневайся.
Молись сынок, молитва лечит душу...
Во всех грехах Ему сейчас признайся...
Худой, как жердь, и жидкая бородка
Как тяжело, ан, нет, бесповоротно...
Все спят, а он над жмуриком, по чину
Пошел читать молитву...
Неохотно,
Потер глаза, очки из кацавейки,
А руки, да, у всех опухли руки...
Под мышками, чуть чуть, поди, согрей ка...
Вагон виляет задом проститутки
А руки, черт возьми, как стонут руки,
Эх, было б легче, знать бы, что с женою.
Спят у параши светочи науки...
Спят инженеры, кулаки и просто...
Те, кто попал, как тот куренок, в ощип.
Эх, если бы мне знать, что там с женою.
И было бы все про...ще, про...ще, про...ще.
Глава 4.
Я убегаю.
Громкий стук дверей.
На темной улице неровный звук тревожит.
Последний шепот,-"Уезжай скорей".
И конвоира заспанная рожа.
Бужу детей, и
"Мама, мы куда" и "Папа где".
Ненужные вопросы.
Мы убегаем, в общем, никуда.
И скорый поезд нас туда уносит.
Все, вот Казанский, касса...
"Три, Уфа".
Ну слава богу, скорый будет утром.
И в сердце боль, как черная строка..
Но дети рядом, знаю, это мудро!
Мы едем, едем!
Позади Москва.
За окнами немые полустанки.
А душу мне зубами рвет тоска...
Стучат слова,-"Проклятая Лубянка"!
И, память...
За окошком свет луны,
Спят дети и храпят на полке в смежном...
Я верю, определены, все встречи нам,
На этом свете грешном.
Я помню, в институте факультет
Мне двадцать, и я будущий филолог.
И парня у меня, конечно, нет.
Я хромоножка, разговор недолог...
На танцы вечерами не хожу...
Одна нога короче, я хромаю.
И на парней, конечно, не гляжу...
Ко мне не подойдут, я это знаю.
Хотя я симпатична, высока,
Головка гордая под рыжею косою.
Но, черт возьми, короткая нога...
То вниз, то вверх с проклятой хромотою.
А, тут, да, танцы, инженерный факультет.
Еще подружки,-"Ну, пойдем, не бойся."
Ну не съедят тебя ребята, право нет.
Смотри, вот зонтик, поскорей накройся...
Там дождик...сильный,
Я тогда пошла...
Пришли, у стенки стулья, сразу села.
И там был ты...
Тогда, из за угла, я на тебя во все глаза смотрела.
Я помню, что со мной ты рядом сел,
И этот вальс , и вдруг
Мороз по коже.
"Вы разрешите, вальс",- а ты был смел.
В ответ кивнув, с тобой я стала тоже.
А вечером,-"Могу я проводить"...
"Ну, если хочешь"...
Ты помог одеться.
Я в мыслях,-"Как, со мной, не может быть"
В твоих глазах,-
Да, нашей песне спеться .
С тобой мы ночь гуляли до утра,
Под бой курантов по Москве безлюдной.
Была тогда весенняя пора
Я помню, хлынул дождь, апрельский, шумный.
А мне спросилось, так, на дурака...
Скажи, ну почему с хромой девчонкой,
И ты ответив, глянул свысока,-
"Люблю я рыжих"...
Засмеялся звонко.
Ты провожал, когда я шла домой,
А я ждала, когда кончались пары,
И мир открылся, для меня одной
С твоими вечерами, под гитару...
Я заказала, первый раз, поверь
Повыше каблучок на черной туфле.
И ты сказал,-"я не видал стройней,"
Двух ножек"... и...добавил, "рохля!"
Глава 5.
С утра Уфа,
Вокзал на спуске к Белой.
Потом до Бирска...
Нет пути трудней...
Телега кое как, но проскрипела.
На ней башкир...
За ним и мы на ней.
Он всю дорогу что то там мурлыкал
Но думать мне он песней не мешал,
И мыслей лишь один клубочек прыгал, -
"Отдам детей, и сразу на вокзал".
Оставлю и уеду.
Все, обратно.
Узнать, что с мужем,
Может, адвокат...
А может, ничего уже не нужно.
Он дома, ни за что ведь не сидят.
Ну слушай, дорогой, нельзя быстрее,
Спешу, давай, я больше заплачу...
Молчали дети, сидя на телеге.
Молчали...
Ну а мне все по плечу...
Оставлю брату, защитит, деревня...
От всех невзгод укроет наш Урал,
А дети, скажут, кумовьев, наверно...
Ведь в детстве и меня ты защищал!
Я помню, - "Рохля",
Нет, теперь не рохля...
Теперь я буду сильной, для тебя.
В душе от горя, будто все засохло.
Я буду мудрой, лишь тебя любя...
"Любя"-, я раньше слов таких боялась...
Сама того не зная,
Почему...
Тебя без них...голодным...оставляла.
Ну почему, дуреха, не пойму.
Та ночь, конвойный,
Тонкое пальтишко,
В прихожей рама, пятнышко на ней...
И шепот, тихий, как сегодня слышу,-
"Прощай, родная, увези детей..."
Ведь как же я люблю.
Ведь... больше жизни.
Беду твою руками разведу...
Не дам пропеть любимому я тризну.
По дну морскому за тобой пойду.
Идут увалы,
Белая в обрывах.
Все, наконец...
Уже конец пути...
Потом, начало, что важнее жизни,
Хромая... снова, суждено пройти...
Глава 6.
Меня во сне несет реки поток...
На склонах кедры шелестят от ветра.
И ты с детьми,
Ромашки лепесток прилип к щеке...
В ладони ветка кедра...
Ты машешь ей...
И я к тебе плыву,
И вновь восход, как хорошо, мы вместе...
Ты вновь плетешь ромашковый венок,
И я иду к тебе, своей невесте...
Или жене, я спутал все, прости,
Я помню, это сон,
Я спутал с явью...
Но мне во сне, как в детстве, хорошо...
Шепчу,-"Вовек тебя я не оставлю".
Рывок, удар и резкий крик,-"Подъем"
"Что разоспался, сволочь, на поверку"
И вновь в груди все ходит ходуном...
И к счастью вновь навек закрыли дверку...
Мы строимся, нас взяли под прицел...
На первый и второй, не совпадает...
Да, жмурик оказался не у дел,
Его уже никто не посчитает...
Напасно верил, все должно совпасть...
Удар прикладом,-"Взять жмура под мышки"
И мы с попом становимся опять...
А между нами жмур читает книжки.
И вновь считаем,
Я за мертвеца
Ответил,- "Здесь"...
Ответ на перекличке...
Мы вместе достояли до конца...
Я, поп и жмурик, были все в наличьи...
Баланда, это вам не ресторан,
Очистки в супе,
И краюшка хлеба...,
Ну, хоть воды положен не стакан...
Хоть выпей бочку...
Да в окошке небо...
Все, что получше, попадет "в закон"...
А что осталось, то врагам народа...
И спазм голодный, и... голодный стон.
Да, доходяга, это не свобода.
Воняет опорожненный гальюн...
И снова четным спать, а мне крепиться...
Но вдруг сквозь мерный, надоевший шум...
Онегина... две первые страницы...
Причем, эпиграф...
Помнил кто его?
Затем "мой дядя", четко и с апломбом...
Как он читал!
Поверьте, хорошо...
Под стук колес над колеей неровной.
И голос вел в далекий Петербург...
Глаза закрыты, острая бородка...
Он уводил нас от душевных мук...
Дарил надежду в этот миг короткий.
Я позже думал,
Где же брал он сил...
Читать Онегина в загаженном вагоне.
На "блате" кто-то песню голосил...
Да ругань, храп и заболевших стоны...
Да, помню я двух этих стариков...
Один молился...
А другой...Онегин.
Вокруг толпа вонючих мужиков.
Так значит, все же, не единым хлебом!
И наступала...просто тишина.
Лишь стук колес и фраз речитативы.
И люди вдруг заслушались...сполна.
И становились лица, вновь, красивы.
Хоть на минуту
Вы скостили срок...
Тем, кто вас слушал, или кто молился.
Кто Вашей силы принял лепесток,
Кто Вашей веры молча приобщился.
Бежал вагон к неведомой судьбе,
А конвоиры безмятежно спали.
Стихи нам говорили о себе....
Блатные в карты матерно играли.