#VladimirGreen #ЯнаПетрунина #РубиновыйШлейф
Беглец
- Рarlo da 10 minuti! (говорю уже 10 минут. Итал) Сеньора, просыпайтесь! На допрос! – Манюня из воздушного парашютика вдруг превратилась в мягкую подушку, набитую пухом. В эту подушку вонзали нож, перьям неожиданно стало больно, потому что они вновь наросли на лебедя. Лебедь замерз, после заледенел и металлом переливался на солнце. Наконец, Мария открыла глаза. В маленькое тюремное окошко впился луч, он падал как раз на то место, где во время сна находилась голова девушки. На залитом гранатовым каплями белье лежала тень. Тень молодого красавчика – карабинера.
- На допрос, сеньора! – Улыбнулся он, не устояв перед улыбкой Марии, хотя улыбнулась она вовсе не ему, а тому приятному сну, который позволил ей «насладиться кокаином» и немного отдохнуть от мыслей, разбивавших на части ее психику.
- Новенький? – Печально произнесла девушка.
- Да, сеньора. Приказали Вас сопроводить.
- А где Джованни Ди Дио?
- Его направили в другое место. Сказывают, что вы можете соблазнить каждого, сеньора, и это не в интересах следствия. Но Ди Дио предупредил меня, что надо бояться не Вас, а себя самого.
- Хороший он юноша! – Ответила Мария. - Пошли.
- Извините, сеньора. Я заметил кровь на Вашем белье. Вам было плохо? Может, Вам нужен доктор? Вы скажите об этом следователю . Он вовсе не такой уж изверг. Я немного знаю его и его семью.
- Нет-нет! – Рассмеялась Манюня. Некая отличительная от других людей реакция, всегда присутствовала в ней. Мария умела скрыть боль и переживания, когда это было особенно нужно.
Особый артистический дар, который она смогла развить до совершенства в самое тяжелое время своей жизни.
- Это не кровь. Вовсе нет. Это брызги из моего кольца! Мне его позволили оставить при себе. По особому прошению. Не беспокойтесь за меня, не стоит. – Мария подставила огромный рубин под лучи солнца и камень разлетелся вишневыми бликами между следами от кровавых пятен.
- Я, пожалуй, тоже не против, чтобы меня поскорее сменили. Я не бенанданти, красавица! – Выражение лица карабинера было таким серьезным, что надо было спасать положение.
- Я пошутила. Это кровь носом пошла. Но беспокоиться не нужно. Я очень хорошо отдохнула и имею непреодолимое желание увидится со славным представителем итальянской законности. А кто такие бенанданти? Мы идем?
Ведя арестантку по узкому тюремному коридору замолчавший было карабинер в том месте, где не было людей, все же ответил на вопрос Манюни.
- Когда-то, на территории Италии жили крестьяне, именовавшиеся бенанданти. Они боролись с колдунами и фуриями. Рождались бенанданти в шапочке, и если у родившегося мальчика на голове были остатки околоплодного пузыря, то он обладал способностью перехода из мира духов в мир живых людей и обратно. Оружием бенанданти стал фенхель, укреплявший их способности. Верхом на кошках они отправлялись бороться со злом и если побеждали – был хороший урожай.
В этот момент тела бенанданти были в состоянии каталепсии. Душе, не сумевшей вернуться в тело до первых лучей солнца, суждено было скитаться, пока она не умрет.
- Печально. Хотя как знать, есть ли иной раз смысл возвращаться в тело.
- Я не бенанданти, сеньора.
- А я не фурия, сеньор.
Тюрьма острова Джиудекка находилась в месте концентрации индустрии моря: доки, корабли, огромные сети, отблески вылавливаемой рыбы на парусах шхун и грохот бочек, сопровождавший веселый смех матросов. Казалось, что на другом берегу Сан Джорджо рыболовные снасти превращались в переулочки, каналы ,ажурные мостики, а рыбы били хвостами и становились гондолами.
Пока следователь раскладывал бумажки , вынимая их одну за другой из огромной картотеки и манерно пользуясь при этом пенсне, Мария старалась ни о чем не думать и мечтательно смотрела в окно, ожидая когда на допрос приведут Доната. В просторном кабинете окна были большие, а решетки изящными и вычурными, они ничем не напоминали безобразные прутья тюремной камеры.
«Донат, Донат…Его поведение, его самозащита, его слова и все что он делает именно сейчас свидетельствуют только об одном: омерзительный паук тонет и готов на какие угодно мерзкие уловки, чтобы спасти свою ядовитую жизнь охотника и уроженного паразита» -
В такт свобственным мыслям Мария Тарновская, урожденная О’Рурк, передернула плечиками .
Следователь молча поднялся с широкого кожанного кресла и прикрыл открытые створки окна.
«И все же я – королева!» – подумала Мария - « В моих жилах течет кровь самой Марии Стюарт и я так просто не сдамся на растерзание этому уродливому насекомому, уже умудрившимуся пустить мою жизнь под откос». В связи с мыслями о своем происхождении и обезглавленной королеве Шотландии, некогда заключенной в английской тюрьме, Манюня вдруг вспомнила события двухгодичной давности, 1906 год. Киевский вокзал, напоминавший строгий английский замок, она сама, в эфирно-безупречном наряде, приобретенном в Париже и Донат, выходивший из вагона. Тогда Донат не казался ядовитым и опасным тарантулом. Помнится, в тот день, по заведенному между ними обычаю, Мария подала адвокату руку, которую тот, наклонившись, покрыл продолжительным облобызанием. Одновременно Манюня запечатлела поцелуй на его лбу.
- Как Москва, милейший мой крючкотвор? – Мария улыбалась краешками губ, слегка заметно.
- Был в Большом театре, на спеклакле «Аскольдова могила», душенька. А после там же на маскараде. Фонтан на сцене меня сразил, мон амур. Город бысто строится, как впрочем и все большие города Российской империи, Киев ни в чем не отстает. Но пока, Свет очей моих, дайте мне прийти в себя. Я, как мальчишка, продулся в преферанс.
И Мария, помнится, даже слегка посочувствовала своему адвокату, пожаловавшемуся на попутчика. Вернуться бы в то время, и все можно было бы исправить.
- Бежать… Постыдно бежать! И кому? Мне, человеку, который несколько месяцев подвергался смертельной опасности ради России и Государя Императора, - с такими не радостными мыслями в мае 1906 года ступил с московского поезда на киевскую землю московский журналист Владимир Эдуардович Краевский. А впрочем, Владимиром Эдуардовичем он был очень глубоко внутри, ибо со стороны это был элегантный молодой американец, с тросточкой и стетсоновской шляпе. Тоненькие усики украшали чистое, благородное лицо с удивительно озорными и в тоже время наблюдательными карими глазами. Паспорт у молодого человека был выписан на имя эсквайра Перси Пальмера – путешественника и писателя. Карманы Владимира Эдуардовича были отягощены недавним выигрышем на московских бегах и девятью взятками на мизере случайного попутчика, довольно неприятного московского адвоката Доната Прилукова, который был в принципе ушлым малыми и не простаком в преферансе. Но видимо удаче вчера Владимир был милее. Приятная тяжесть денег доставляла некоторую радость, несмотря на теперешнее его положение политического преступника. Однако тридцатилетний возраст брал свое, и Владимир, достав из серебряного с золотым позументом портсигара, тонкую папироску, залюбовался темноволосой молодой женщиной, стройной и воздушной как кипарис, которая радостно встречала богатого московского денди. Присмотревшись, Владимир узнал в нем своего вчерашнего партнера по преферансу и вежливо приподнял шляпу. Тот сделал вид, что не заметил попутчика и отвернулся, галантно целуя даме руку. Носильщики подхватили его багаж, а она небрежно опершись на руку Доната, через полураскрытый веер одарила Владимира таким томным взглядом иссиня черных глаз, что Владимир забыл и о папиросе и о необходимости устраиваться в незнакомом городе. Очнулся от видения он только тогда, когда экипаж с незнакомкой и ее спутником укатил вниз по бульвару
Извозчики наперебой предлагали приятную прогулку к лучшим нумерам города Киева, мальчишки-лотошники открытки с киевскими видами,
газетчики - последние столичные новости. Купив «Киевские ведомости» и «Русское Слово», Владимир кликнул извозчика и наконец-то закурив, приказал ехать к «Континенталю», на Николаевскую 5. Именно эту гостиницу указал ему в письме его давний друг Валерий Юсов, а впрочем других Владимир Эдуардович и не знал. Пролетка тронулась и Владимир неспешно развернул московскую газету. Прочитанное на последней полосе повергло его в неслыханный гнев:
«Во избежание недоразумений, редакция считает нужным заявить, что г. Краевский с октября месяца прошлого года не состоит сотрудником «Русского Слова» и...», дальше была полная ахинея, но очень увесистая ахинея, в которую не поверить было невозможно. А вокруг цвели каштаны и где-то далеко в парках играли оркестры…