А я родился за; день до войны.
Большой, почти четыре килограмма.
"Вот это богатырь! " - сказала мама.
А бабушка сказала :" Пацаны...
Есть дома уже двое. Всё мальчишки.
Хотя б роди;ли девку для забавы.
Её б мы наряжали,словно паву.
Ну а ребята - синяки да шишки."
Отец был рад: " Сын! Молодец, Наташка!
Не то, что у соседских мужиков!"
Тут прямо к делу подоспела бражка.
А выпить батя был всегда готов.
Вдруг утром говорят : "Напали немцы.
Как воры - спозаранку, подло, молча.
И растоптали мир наш иноземцы,
Оставив от него сучки да ко;лчи.
Война в нас всех своё вонзила жало,
А жизнь, казалось, замерла на миг.
Вдруг тишину прорезал жуткий крик -
И время по-другому побежало.
Вокруг всё закрутилось, понеслось...
Солдаты, сапоги, портянки, слёзы.
Стояли только белые берёзы,
Так - словно, ничего и не стряслось.
Ушёл отец. А нас у мамки - трое.
И дома слёзы. Мне никто не рад.
Ну надо же - случилося такое.
А я во всём, как будто, виноват.
Я виноват, что молоко пропало,
Что плачет мать ночами напролёт.
Потом и в том, что вдруг отца не стало
Я виноват стал. А война - не в счёт.
Я взрослым был, наверное, с рождения.
Точнее, со второго жизни дня,
Когда вдруг стало всем не до меня.
А я был, словно камень преткновения.
Однажды мать пошла со мной к реке.
Сказала, что сейчас мы поиграем.
Поплаваем мы там и поныряем.
Я помню, камень был в её руке.
Она его сжимала в кулаке
И у неё аж побелели пальцы.
Я ей сказал, что не хочу к реке,
Она сказала почему-то: "Сжалься."
Мы постояли с ней на берегу,
Она меня зачем-то целовала.
"Пойдём домой, - сказала, - не могу!"
Потом вдруг затряслась и зарыдала.
Я помню, целовал её ладони
И плакал вместе с ней тогда навзрыд.
Она сказала: " Пусть Господь решит".
И я тогда, мне кажется, всё понял.
Мы выжили, конечно, просто чудом.
Но мама не смотрела никогда
В мои глаза. И пусть прошли года,
Я ту войну до смерти не забуду!