В мире взрослых запрет и опричнина,
он к такому еще не привык,
и щебечет беспечно, по птичьиму,
тарабарский освоив язык.
Суечусь я вокруг бестолково,
в беспросветной своей глухоте.
Только чудится что-то знакомое,
отголосок какой-то во мне.
Языком прищемлю его к нёбу,
да слегка на зубок прикушу:
"Ляду-мяду, калябушки клебу" -
что нибудь в этом духе чешу.
И потом замолкаю стыдливо,
а сынок, поощряя меня,
поправляет мой слог терпеливо -
"Кляду-клёбу, калядушки кля!"
Ничегошеньки я не усвоил,
как нерыпался, не вникал.
Долго сын мой ну что-то такое
с укоризною мне лопотал.