Прожил кот все девять жизней
И попал в кошачий рай.
По нему не справят тризны
Под дворняжий звонкий лай
Ни коты с помоек местных,
Ни ценители рванья...
В общем, пал, как неизвестный,
Кормом стал для воронья.
...
По просёлочной дороге
Пьяный в дупель тракторист,
Поминая всуе Бога,
Гнал кота под мат и свист.
Не тому попался чёрный
На заброшенном пути.
Суеверный бы – бесспорно –
Пожелал бы обойти.
Но Семён Семёныч Кошкин
Не из робких, да и пьян,
Бросил трактор, взял картошку –
Девять штук – и все в карман;
Да как бросился в погоню,
Громко: – К бою! – прокричав,
Чтоб картофелем тихоню
Покарать за наглый нрав.
Кот петлял и думал: "Что же,
Восемь жизней прожил, но,
На девятой сдохнуть, Боже,
От картошки – ну, кино!"
В общем, бегал кот с Семёном
Целый вечер по полям,
Пока Сёма изможденно
Не спросил: – По сотне грамм?
Кот был в принципе не пьющий,
Но устал мохнатый чёрт,
И Семёныч – в позе ждущий,
Не настойчив, но упёрт.
Ох и ах! Картина маслом:
Кошкин хлещет из горла,
(В небе солнышко погасло),
Кот из пробки, но до дна.
Закусить вот, правда, нечем,
Вспомнил Сёма про карман,
Тишь разбавил громкой речью:
– Ну, мохнатый хулиган! –
И картофель из кармана
Протянул коту, как друг.
Кот опешил от обмана,
Замер сердца бойкий стук.
Кот подумал: "Пьяный Кошкин
Снова взялся за своё..."
Напугался бы немножко...
Кто же знал, ну ё-моё,
Что сразит инфаркт от страха
Сердце чёрного кота.
Плакал Сёма, рвал рубаху
И орал: – Ну, хренота!
А потом допил, что было,
И ушёл, махнув рукой.
Кот остался ж без могилы
В поле свой найдя покой.
...
Что ж, финал у этой басни
Злее, чем её мораль:
Пить и с закусью опасно...
Кот в раю, кота не жаль!
А. Н. Пушкарь