Все счастливые истории похожи друг на друга, а все печальные — несчастны по-своему*.
* — В оригинале эти слова звучат так: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — именно с этих слов Л.Н. Толстой начал свой роман «Анна Каренина»
Я никогда не был достаточно честен перед самим собой; я лгал; но и ложь эту я уличал в себе. Я видел правду — повторюсь — не от собственной честности, а потому только, что не видеть и не замечать ее — я не мог. В том — мое проклятье и в том — спасение души моей. Главнее остается — не обрести безучастие: в случае таком, остынь ты ко всякому и совершай поступки неверные от безразличия, — падения не избежать.
Я не был честен — но лишь для себя. Пред вами же — я стану чист.
I.
Все началось с дороги.
Он уезжал, покидал просторы родного края. Но знание, что жизнь его не ограничивается одним городом, что впереди его ждет целый мир — питала юного Кевина, давая понять, что дом его — везде, где есть он. Во тьме своего окна он видел это сознание так ярко и чисто: казалось, само мироздание нашептывает ему эти слова. И лишь созвездие Кассиопеи сопровождало странника в долгом пути. Далекая, мерцающая, полуночная звезда. Белая крупица на темном своде небесной черни. Таким был он. А что до остальных: такие прекрасные в этом сумраке, падающем фатою, обнимающем их счастливые, смеющиеся лица. Огни далеких городов пылали редкими кострами у черты небес. Отраженное пламя горело в их глазах надеждою, ожиданием, волнующей сладостью пути, терпким предвкушением возврата (как память наша имеет способность возвращаться в детство) домой. Кто расскажет им про невозможное? Кто осмелится попытке направить их разум, завладеть слухом? И если есть такой смельчак, он останется нем для них.
Такими я видел этих людей, что ехали со мною в одном вагоне. Там я и познакомился с Кевином (уж простите за столь выбивающееся имя, но кельтское значение его — отлично вливается в данность событий ).
Итак, мы ехали прочь из города.
Когда ты учишься на втором курсе института, ты рад любой возможности уйти с занятий и не получит выговор. А когда тебе дают возможность уехать на три дня и по приезду получить «Спасибо» — такого нельзя упускать. Эта идея двигала многими из нас.
Мы приехали рано утром, так, что еще стояла темень. Осенний воздух проникал под куртку, и тело било дрожью. Потом автобус. И вот мы у гостиницы. Умыться, поесть и сразу на экскурсию.
Кевина я нашел довольно интересным молодым человеком, во всяком случае у него хватало харизмы заставлять меня смеяться в пути. Вернулись мы к вечеру, но было еще тепло.
Должен заметить: по приезду с вокзала я бросил взгляд на стоящее неподалёку от гостиницы дерево. Оно сыграло немаловажную роль в те три дня. Мы всегда собирались под ним перед вечерней прогулкой или посидеть в его тени. Как узнал я позднее: оно было свидетелем и многих слов, многих жестов — но об этом позже.
Ужин. И первый выход в город — на честном слове никуда не пропасть и ни во что не влезть.
II.
Листья большого дерева дрожали на легком ветру. И солнце опускало свои мягкие, тающие в красном закате локоны лучей, облекая землю в тень. Кевин стоял в последних лучах, я заметил его из окна и решил спуститься. Друг мой поведал, как минутами позднее на улицу вышла Саша — девушка из группы, что приехала в один день с нами. Только их привела не экскурсия, а защита проектов. Она оставалась не замеченной, пока не подошла со спины и не начала говорить.
— Ты чего такой грустный? — начала она.
— Что?
— Я говорю, ты слишком грустный для такого вечера.
Она улыбнулась. Они познакомились и успели поговорить. На этом разговоре и появился я. Подойдя к ним, я успел отметить про себя ее внешность. Каштановые волосы, карие глаза, спрятанные за линзами очков, которые так ей шли. Она располагала к себе с первых слов. Слишком добра, слишком счастлива, много смеется — но это не ощущалось приторно. Душой она была еще ребенком — и это подкупало. Кевин же, думается мне, желал найти в эти дни уединения, спокойствия, может, одиночества — оно способно питать тебя, если ты привязался к нему. Все счастливые люди, что заставляют вас смеяться — одиноки или несчастны.
Наша прогулка случилась спонтанно. Нас было четверо. Саша и Кевин отставали от нас, говорили, вздрагивали от какой-то идеи и нагоняли. И так было часто. Мы все говорили. Я занимался диалогом со Светой, подругой Саши, пока сама она не задавала мне вопросов. Мне не была безразлична эта девушка, но я понимал необходимость их разговора. Так мы вернулись обратно в гостиницу. По окончанию пути Саша и Кевин окончательно от нас отделились. Я говорил со Светой около четверти часа, пока наконец не показались и наши друзья. Саша держала Кевина под руку. Мы распрощались и договорились встретиться завтра.
Кевин и я поднимались в номер молча. Я — отдыхая от общения, а он — в своих мыслях. Я смотрел на него тайком и узнавал известные приметы.
Вдруг лицо его вспыхнуло, щеки обдало краской и он, словно опомнившись, вспомнив что-то необходимое, но забытое, спросил:
— Как тебе Света?
— Слишком много болтает, — посмеялся я.
— Да уж, она свое скажет, — подтвердил он.
На этом и кончили. Больше мы не говорили. Лишь перед сном он обронил:
— Ты видел какое сегодня небо?
Мне было интересно многое, но я понимал, что еще не пришло время.
По приезду домой, друг мой поведал, что в вечер тот случилось следующее. Они разговаривали и уже порядком отстали от нас, когда Саша вдруг совсем остановилась и произнесла:
— Подними голову.
Кевин посмотрел на верх и увидел мириады мерцающих звезд. Друг мой ощути аккуратно обхватившую руку. Он повернул голову и увидел ее ясный взгляд, завороженный, направленный в небо. Глаза ее сияли детской радостью. Казалось, небо спустилось ниже и вливало в ее взгляд все звезды свои. Кевин был покорен. Ночь та действительно была необычайно звездной.
III.
Днем следующего дня я застал Свету. Она сидела на лавочке под тем же деревом и была явно зла, недовольна во всяком случае. Она сделала мне жест подойти, познакомила меня с Катей, сказала сесть и продолжила оставленную тираду, но на более высоких тонах речи (она объясняла мне каждое обвинение, как человеку новому и ничего не знающему). Я не понимал к чему здесь я, да и мне хотелось скорее уйти: с детства у меня непереносимость к скандалам и поучениям. Но я оставался. Я выяснил, что девушка эта, Катя, начала встречаться с парнем, что приехал с их делегацией. Парень плохой — как настаивала Света (хотя и Катерина не отрицала того). Меня увлек этот спор, поднял во мне негодование и наконец обратил в защиту моей новоиспеченной знакомой, которая и сказать то ничего не могла.
— Катя! Зачем? Он же тебе не подходит! — Она повернулась ко мне. — Хотя бы ты скажи ей.
Лицо виноватого ребенка — вот что я видел перед собой. Залитые краской щеки. Избегающий взгляд блестящих зеленых глаз (думаю, ей было стыдно передо мною). Улыбка, натянутая с тою силою, чтобы держать слезы, улыбка, говорящая: «все в порядке», но нужно быть слепым, чтобы поверить ей.
— Е***! — продолжила Света.
— Не стоит упрекать ее, — вдруг вырвалось у меня. — Вы не знаете, как иногда хочется любви. Это может довести вас до той степени, когда Вы начнете верить в любую ложь — но быть счастливым.
— Но он же ее обманывает! То есть… Наверняка. Он ужасен!
Катерина больше не прятала своих глаз, и улыбка ее изменилась. Я посмотрел ей в глаза:
— Будьте аккуратны.
Я поднялся.
— Простите, но мне пора.
В этот день я обрел врага.
IV.
«Мы не сможем пойти гулять».
Этими словами начался наш вечер. Света плохо чувствовала себя или не желала быть рядом со мной. Саша — не могла оставить подругу. А Кевин — он не мог бросить меня, но, и это знал я по себе: ему ужасно хотелось оставаться с Сашей. Должен заметить: наружности она была самой обычной. Положим, красива, но не отличалась от остальных красивых, но обыкновенных девушек. Были у нее подруги и красивее, те даже могли понравиться, увлечь, но то была лишь страсть, а к Саше его держал другой, какой-то особый интерес. Да и привлекательность любой девушки раскрывается полным спектром, лишь когда узнаешь ее ближе.
Я сослался на то, что не намерен был идти с ними, но не знал, как сказать, что болезнь Светы — хоть и горький повод, но хороший выход из ситуации, простился с Сашей, спросил прощения у Кевина и ушел в город. Порой тебе надо быть полным козлом, чтобы другие люди были счастливы.
Я прошел хороший маршрут, поел в кафе и вернулся в номер.
Как мне стало известно позднее, вечер для Кевина был удачным. Он уже собирался проститься с Сашей, как сообщила ему, что хоть гулять она и не сможет пойти, но посидеть на террасе — будет рада. «…тем более в такой теплый вечер». Они проболтали до полуночи. Было даже такое, что девушка стала мерзнуть и Кевин отдал ей свою рубашку, что носил на поясе. Она приняла, но перед номером своим вернула, сказав, что не хочет «…лишних слухов». Они обходили гостиницу дважды, и в этот раз — скрестив пальцы рук.
К полуночи на террасу стеклись все те, кто прибыл из города. Начался общий разговор и веселье, но наши двое продолжали держаться вместе и немногим поодаль от остальных.
— Я могу позвонить с твоего телефона? — спросила она.
— Да, конечно. Смотри, вот пароль.
— Хорошо. Я запомню.
Она ушла всего на пять минут, но вернулась не в силах сдержать улыбку.
— Спасибо.
Спустя двадцать минут они разошлись по номерам. Кевин не мог понять причины такой яркой вспышки счастья на ее лице. И только ложась спать, он разблокировал телефон и увидел открытое приложение. В электронном блокноте было записано:
«Спасибо тебе за этот вечер. Мне было очень приятно. Не помню, чтобы я когда-то еще была так счастлива.
Я рада, что встретила тебя».
В эту ночь Кевин пытался заговорить со мной, но не решился. Думаю, именно тогда он — с небольшой высоты своего опыта — заключил: нет ничего лучше, когда человек рядом, когда твой странный, страстный, непонятный голод каждодневного присутствия утолен лицом напротив, когда пальцы в неясном и необузданном желании коснуться хоть кончиками плеча ее, как лоза оплетаю ладонь во взаимном объятии рук, сплетении пальцев, когда она умещает голову на твоем плече, готовая уехать за тобой хоть на край света, сбежит в другой город, не размышляя и секунды. Страсть желания видеть ее с рассветом, голод погружаться в тайную тьму сна держа ее в объятии. Близость сантиметров. Постоянство присутствия. В его жизни было много людей, но лишь той ночью он понял, что по-настоящему один, понял, почему так яро желает видеть ее. Он боялся, не хотел быть один.
V.
Как бы не было велико твое стремление к полному индивидуализму — приятно сходить с ума в паре.
— Сегодня я приглашу ее на медленный танец.
Он заговорил со мной о ней. У него не было сил держать свое счастья. И все это утром.
Днем Кевин узнал, что в четыре часа пополудни Саша будет защищать свой проект. Он сослался на плохое самочувствие и выпросил отдых в номере отеля, но я знал, куда он направится, стоит автобусу отъехать. В кафе я застал разговор касаемо друга. Говорили, что тот очень удобен для Саши — на что я, к слову, заметил, что «…не стул же он» — удобно не сядешь (что, впрочем, в некотором роде и происходило с ним иногда: слишком уж попривыкли иные, что шея его поудобнее стула будет). Но все это из его доброты. Я оставался плох всю следующую поездку. Перейду к Кевину, сказав лишь еще, что был я в полном унынии за будущее своего друга.
Знаю я, что друг мой застал девушку на последнем ряду в большом зале. Она дрожала, блестела глазами и из последних сил держала накатывающие волны слез. Кевин сел рядом и не проронив ни слова протянул ей телефон.
«Я знаю, что я не вовремя, но успокойся.
Я буду рядом. Ладно?»
Саша взяла его руку и просидела так до своего выступления. Защитилась она отлично и легкость, с которой она ушла после, делала глупым все ее предыдущее волнение. Кевин провел ее до номера, и они обещали встретиться после ужина.
Мы поели. Они встретились у дерева. Кевин говорил мне позднее, что настроение ее упало, ее что-то беспокоило. У меня не было причин не доверять ему: влюбленные видят точнее. Да и действия Саши в дальнейшем казались странными. Только они собрались идти, как Кевина окликнули. Он попросил подождать его с минуту и был верен своему слову, но по возвращению не застал девушку на месте. Он прождал ее еще десять минут, поднялся к ее номеру, но оказалось, что Саши там нет. Вернулся Кевин подавленным и обеспокоенным. Он не выходил больше из номера. Только лишь подходил к окну и смотрел. Молчал. Я хотел рассказать ему о том, что слышал я днем, но не осилил тяжесть слов. Многим позднее мне пришло в голову, что и до нее такие слова могли дойти. А от того, может, она и ушла. Но в ту минуту я этого не понимал, а потому, видя, как тяжел для его сердца мой взгляд, я удалился.
VI.
Следующее утро мы собирали чемоданы. Кевин трижды перепроверял, разбирал и собирал свои вещи, но видно было, что он так и не смеет выходить. Друг мой стоял у окна, на столе возле — его чемодан. Вдруг, он закрыл его и наконец направился быстрым шагом к двери. Как только хлопнула дверь, я подошел к окну и увидел внизу Катю. Я спустился вниз, застал их, но уже порознь. Как говорилось мне: Саша и Света уехали за 2 минуты до того, как спустился Кевин.
— Неужели все так и пройдет? — начал он вдруг тихим голосом, когда я подошел к нему. — Так не должно кончиться. Просто не может. Это… несправедливо!
Мы оставили свои чемоданы и направились обходить гостиницу. Тогда он и рассказал мне обо всем. Рассказал он и о всех разговорах. Я же, сопровождая друга, предложил ему помощь: имея малую способность писать, я напишу о них, он отошлет ей мой пересказ и, может, получит ответы. Он был рад. Он обещал не уснуть, рассказать обо всем в поезде. Там же в поезде я выяснил еще одно интересное замечание, которое я не отметил раньше. На второй день — опущу подробности, но оставлю лишь место: под деревом — у них случился поцелуй.
VII.
Эта история никогда не окончится — как жизнь не кончается смертью, а продолжает существовать в оставленных тобою детях, словах, поступках, в кольцах деревьев на одиноком пустынном холме, где когда-то в любви сплетали свои руки во взаимном объятии пальцев, где жгли лица горячим дыханием и мягкими поцелуями. Сколь много деревьев хранят под своей корой память о людях, о лицах, любви?.. Не от того ли нам так приятно, оставаясь в лесу, слушать их шепот?..
25 ноября
2019 г.