Шеф вошел в комнату и все трое как по команде повернулись в своих креслах ему навстречу и встали.
- Да садитесь, - небрежным движением руки он изобразил ироническое равнодушие к правилам субординации, и сам демократично устроился у кофетабла, как ребята называли столик с кофеваркой и снеками.
– Продолжим, Александра Эдуардовна.
- Революция на родине кофе, - начала Саша.
- И homo sapience, - добавил Иван.
- Неужели? – Тут же отреагировала не без иронии она.
- И СПИДа, - подхватил Миша. – А ещё родина Пушкина, в смысле, историческая.
- Интересная тема, - шеф положил свой планшет на столик и, закинув ногу на ногу, сам откинулся на спинку стула. – На ней остановимся чуть подробнее.
- А чем она для нас так важна? – усомнилась Саша.
- Ну-у, кофе пьём, принадлежим к виду homo sapience, – усмехнулся начальник. – Родина «нашего всего» опять же. Доктор наук Амбареу, переводивший Пушкина на амхарский язык, своеобразно упрекал соотечественников за то, что они плохо знают биографию своего национального поэта. Возмущался, что многие даже образованные люди считают, что Пушкин родился в Аддис-Абебе, а потом эмигрировал в Москву, где был убит белым расистом. Но сегодня право считать Пушкина своим национальным поэтом оспаривает Эритрея. В Асмере, кстати, хороший памятник установили.
Продолжайте, продолжайте, Александра Эдуардовна!
Девушка повернулась к монитору.
- Последний император Эфиопии Хайле Селассие, пожалуй, самая значительная фигура в истории Африки 20-го века. Прогрессивный монарх, реформатор, просветитель, заметная фигура на арене международной политики, борец с фашизмом. Много наград разных стран, в том числе орден Суворова от советского правительства и высшая награда РПЦ – орден князя Владимира. Сам христианин Хайле Селассие всю жизнь поддерживал Эфиопскую православную церковь.
Со временем его отношение к западной цивилизации становится более взвешенным и осторожным, а в дальнейшем и вообще...
Чем больше вникаешь в эту тему, - Саша повернулась к начальнику, - тем более проблемы африканской страны начинают напоминать что-то очень знакомое.
- Я рад, что вы это отмечаете, Александра Эдуардовна.
– «Эти новые идеи нельзя усвоить сразу, немедленно, - говорил он. – Мы должны быть очень осторожны и двигаться средним курсом между нетерпеливостью западных реформаторов и инертностью эфиопов, которые закроют свои глаза, если свет окажется слишком ярким».
Тем временем в самой Эфиопии зрели противоречия, подогреваемые разными заинтересованными сторонами. Всё большую силу набирали мятежники среди знати. Разразившийся голод усугубил положение. До некоторых пор ситуацию удавалось сдерживать и скрывать от мировой общественности...
Но вот пришел Тигр. – Саша повернулась к начальнику. – Детальная справка отдельно, уже отправила.
Шеф молча кивнул.
- Монархия пала, - продолжила девушка, - власть перешла к военным, начались аресты, репрессии и ещё более жестокий голод.
Под руководством марксиста-ленинца Менгисту Хайле Мариама Эфиопия начала строить коммунизм, что ознаменовалось гражданской войной, продлившейся до 1991 года, когда различные политические силы и вооруженные группировки, сумев объединиться, свергли коммунистическое правительство.
Конец коммунизма, что небезынтересно, произошел одновременно и у нас, и в Эфиопии.
Крушение древней монархии, кроме многих объективных причин, объяснялось ещё и тем, что 83-летний император, без малого 60 лет, включая период регентства, находившийся у власти, потерял связь с реальностью. Это признавали как в Советском Союзе, так и на Западе. Он как бы остался в прошлом, а времена уже настали другие. Тем не менее, повторюсь, многие считают его самой значительной личностью в истории Африки 20 века.
Ну, а нам он ещё интересен тем, что с ним встречался наш разведчик поэт Николай Гумилёв. Сделанное во время встречи фото будущего императора хранится в питерской кунсткамере наряду с другими экспонатами из Эфиопии, а путевые заметки остаются актуальными и по сей день.
По общей картине у меня всё.
С удивлённым и слегка растерянным видом Миша едва дослушал.
- А он разве разведчик?! – спросил, едва она закончила. – Поэт! – И обвел взглядом коллег, ища подтверждения или опровержения.
Его почти детское изумление улыбнуло всех.
- Одно другому не помеха, - спокойно ответил шеф. – Даже наоборот. Немало писателей выполняли и выполняют какие-то просьбы, поручения разведок своих стран или впрямую сотрудничают с ними.
Знаменитый Хэм, например – нобелиат! – после нападения японцев на Пёрл-Харбор сам предложил свои услуги в качестве резидента и создал шпионскую сеть на Кубе, чтобы выявлять вражеских пособников на берегу и следить за акваторией.
- А кого там выявлять? Куба же далеко! – снова удивился Миша. – Какая польза?
- Огромная! Всё связано, друзья мои, - пояснил шеф. – Немецкие подлодки выслеживали и торпедировали танкеры, перевозившие нефть из Венесуэлы в американские и английские порты. А нефть – это кровь боевой техники.
Два года на своей яхте «Пилар» Хемингуэй патрулировал прибрежные воды Кубы. Яхта, между прочим, была оборудована радиолокационной и пеленгаторной аппаратурой, имела вооружение и даже глубинные бомбы.
Хотя люди от литературы уверены, что он на ней только рыбу ловил.
Много известных писателей сотрудничали с разведками своих стран.
Наш исследователь Дальнего Востока Владимир Арсеньев военный разведчик, подполковник. Его книги: «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала» и другие в связи с ползучей китайской экспансией и постоянным нажимом Японии по вопросу об островах, и не только четырёх, с каждым днём становятся все более актуальными.
Это известные факты.
Николай Гумилёв статья особая. Слава Гумилёва поэта затмевает другие стороны его деятельности, и в результате неправомерно упрощает выдающуюся личность и всё, что с ней связано.
В своём понимании миссии, места и роли России в мире он как бы перекликается с Тютчевым, предлагая альтернативную европейской зону интересов, связей и возможностей для России. И не без оснований.
«Мне досадно за Африку, - говорил он в разгар Первой мировой войны. – Никто не имел терпенья выслушать мои впечатления и приключения до конца, а это гораздо значительнее тех работ по ассенизации Европы, которыми сейчас заняты миллионы рядовых обывателей, и я в том числе».
Нашего юного коллегу удивила эта сторона деятельности известного поэта, но такие вещи не выпячиваются. Хотя, - шеф слегка пожал плечами, - особо и не скрываются.
Да, Николай Гумилёв патриот, христианин и профессиональный разведчик. Тем не менее, об этой стороне его деятельности вряд ли вы услышите на литературных мероприятиях, ему посвящённых.
Наше литературное сообщество опасается включать эту сферу деятельности в общую канву биографии поэта, продолжая множить разные варианты литературоведческого стереотипа и представляя этот яркий и цельный образ каким-то странноватым и размытым.
Но это печальное свидетельство убогости литературного сообщества, да и современной литературы вообще, – пренебрежительным жестом он подкрепил сказанное и продолжил. –
К Эфиопии – Абиссинии, как тогда называли эту страну, которую он узнал и полюбил, Николая Гумилева привлекло нечто чрезвычайно важное.
Шеф снова взял планшет, что-то поискал.
- «Платье моё изорвано, кожа обгорела, левый глаз воспалён от солнца, нога болит, потому что упавший на горном перевале мул придавил её своим телом, - пишет Гумилёв Михаилу Кузмину. – Но я махнул рукой на всё. Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна, один неприятный и тяжелый для тела, другой восхитительный для глаз. Думаю только о нём».
Увлечённость и самоотверженность поэта такого уровня позволила ему обнаружить в Абиссинии нечто сокровенное, недоступное другим.
С загоревшимися глазами Миша вдруг нерешительно, как школьник на уроке поднял руку
– Я, наверное, знаю. Я вспомнил.
- Что? – нахмурился шеф, оборвав свою речь.
- Они Ковчег Завета заныкали! Эфиопы. Где-то у себя прячут и никому не показывают. – Боятся, евреи потребуют вернуть.
Шеф одобрительно кивнул.
- Михаил, ваши познания меня радуют. А где они его прячут? Ну-ка! – спросил неожиданно.
- Так мы же не знаем! – Миша растерянно пожал плечами.
- Всё мы знаем, – спокойно и уверенно сказал шеф. – В Аксуме древней столице. И не заныкали, как вы говорите, а получили по праву наследования от сына царя Соломона и царицы Савской – первого негуса Менелика.
Иван и Саша с улыбками переглянулись.
- Биография Николая Гумилёва, - шеф вернул серьёзность своему голосу и лицу, – это учебник разведчика-гуманитария, работающего в сфере социальных треволнений. Его интуитивно-аналитический подход и точность прогнозирования подлежат серьёзному изучению.
Но интерес к Абиссинии у нашего поэта возник неспроста.
У него было много знаменитых предшественников: военных и священников.
Из всех государств Чёрного континента Абиссиния вызывала у русских людей особую симпатию. Страна древнейшей христианской религии, близкой к православию – многие русские считали эфиопов единоверцами – единственная на континенте, сумевшая отстоять свою независимость в постоянной борьбе с враждебными соседями и европейскими колонизаторами, как и Россия находилась под управлением императора – негуса негести – царя царей.
Еще в конце 19 века в Абиссинии возникло русское поселение «Новая Москва», которое вскоре было разгромлено французами. Но интерес к Африке в России после этого только усилился.
Независимость единственной африканской страны не давала покоя колониальным державам, и одновременно вызывала симпатии к единоверцам в русском обществе, что совпадало с политическими интересами России.
Ашинов, Машков, Леонтьев, Булатович и многие другие легендарные личности оставили заметный след в истории этой страны.
С участием русских добровольцев Абиссиния под командованием негуса Менелика II разгромила итальянцев в исторической битве при Адуа.
Впервые в новой истории европейская держава выплатила контрибуцию африканской стране. Итальянцев после этого ещё долго в насмешку называли «данниками Менелика».
С помощью русских советников и русского оружия Абиссиния успешно раздвигала свои границы, что, разумеется, не могло нравиться европейским державам.
Среди военных советников Менелика был офицер и ученый Александр Булатович. Легендарная личность! Присоединял непокорные племена в Абиссинии, воевал с китайцами. Имел награды России, Франции, Абиссинии.
И вдруг после беседы с Иоанном Кронштадтским оборвал свою военную карьеру, ушёл из Армии и был пострижен в монахи под именем Антоний. Затворился на Афоне в постах и молитвах, но неуёмная натура взяла своё. Булатович стал одним из лидеров имяславничества – своеобразного бунта внутри православия. Издал несколько богословских книг, доказывал правоту имяславцев императору Николаю II.
С началом большой войны стал проситься в действующую армию – его долго не отпускали, но разрешили, наконец, в качестве армейского священника. Так этот неуёмный священник водил солдат в атаку, был награждён, оказался в австрийском плену, сумел бежать, после чего вышел в отставку.
Тысячи добровольцев из России принимали непосредственное участие в судьбе Эфиопии вплоть до Первой мировой войны.
Африканские вояжи Гумилёва не были причудой экстравагантного поэта. Он с детства восхищался экспедициями Булатовича и впоследствии повторил его маршрут, а имяславничество его кумира отразилось в поэтическом творчестве. Достаточно вспомнить хотя бы «Слово»:
«В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому, что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова".
Конечно, Гумилёв находился под влиянием этой общей Абиссинской эйфории, моды, если хотите; под впечатлением ярких подвигов и странствий героев соотечественников.
В Африке молодой Гумилёв попал под обаяние мудрого и сильного Менелика – негуса объединителя и собирателя племён и земель. В то время Менелик уже был стратегическим партнёром России.
Когда он внезапно умер – подозревали отравление – то факт смерти какое-то время скрывался. Николай Гумилёв пишет статью.– Шеф взял с кофетабла планшет. – Фрагмент зачитаю. Она так и называется:
«Умер ли Менелик — вот вопрос, от которого зависит судьба самой большой независимой страны в Африке, страны с пятнадцатью миллионами населения, древней православной Абиссинии. Если да — могучие феодалы поднимут спор за императорский трон, недавно покоренные народы возмутятся, и все это окажется предлогом для европейцев разделить между собой Абиссинию. Этот раздел уже решен, и по тайному соглашению французы получат восточные области, итальянцы — северные и часть южных, англичане — все остальное. Не знают только, как поступить с центральной частью, где озеро Тана. Из него берет свое начало Голубой Нил, главный ороситель Египта. Итальянцы, овладев этим озером, могут отвести воду в свою ныне бесплодную Эритрею, она станет новым Египтом, а старый, лишенный воды, сольется с Сахарой. Англичане, конечно, не могут на это согласиться и требуют Тану себе, хотя они и так при разделе получат больше других».
Шеф положил планшет на столик. С улыбкой посмотрел на Мишу.
- Никакой лирики, как видим. Сплошная геополитика.
И потом не забывайте, друзья мои – обратился ко всем, -
«Поэт в России - больше, чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет».
Тоже ведь неспроста сказано, а? – лукаво улыбнулся. – И тоже хорошим... поэтом.
Да и сама деятельность писателя, поэта шпионская по сути – подсмотреть, подслушать, почувствовать, догадаться, вычислить, выявить, сопоставить, ну и расшифровать или, наоборот, зашифровать средствами языка нечто важное.
Наш с вами современник Юрий Буйда так и озаглавил свой роман «Вор, шпион и убийца», за который, кстати, получил престижную премию.
Человеческий мозг – большой лентяй, как утверждают ученые, предпочитает не работу, а готовые стереотипы. Отчасти это хорошо потому, что стабилизирует социум. Замедляет его реакции. Но нам необходимо преодолевать его лень, проникая сквозь убаюкивающую пелену Майи. Для этого существуют разные вспомогательные средства – шокеры эмоционального интеллекта. Но об этом в другой раз.
Что касается удивления нашего юного коллеги, – Он благосклонно посмотрел на юношу. – Это не так сложно, Михаил. Просто не надо забывать, что внешняя сторона любого явления – это камуфляж скрываемых смыслов и целей, из-под которого, тем не менее, то тут, то там выглядывают детали и факты, на которые можно опереться. Важно их разглядеть, отметить, собрать и сопоставить. И они сами выстроятся в конструкцию порой удивительную.
Если вы откроете Википедию: Николай Гумилёв – поэт, писатель, офицер, переводчик, литературный критик, африканист, путешественник-исследователь.
Всё так, но…
Экспедиция, которую упоминала Саша, финансировалась государством.
В частности, от военного ведомства было получено пять винтовок и тысяча патронов.
Ну с какой стати военное ведомство будет обеспечивать поэта?!
Если этот поэт не имеет отношения к военному ведомству!
Казалось бы странная деталь. В путевом дневнике Гумилева есть такая запись: "А ночью мне приснилось, что за участие в абиссинском дворцовом перевороте мне отрубили голову…".
Интересные сны у поэта!
Николай Гумилёв был воин. Офицер. Служил в кавалерийской разведке.
Свой первый Георгиевский крест и повышение в звании получил за ночную разведку перед сражением в южной Польше.
«Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага».
Воин на службе у Отечества за боевые действия на Волыни он получил 2-й Георгиевский крест, которым очень гордился.
Жена отметила это событие с изрядной долей скепсиса в обращении к сыну:
«Долетают редко вести
К нашему крыльцу.
Подарили белый крестик
Твоему отцу».
Эта удивительная семейная пара словно объединяла мужское и женское в русской поэзии. Единое и непримиримое – патриоты и богема.
О том, как сам Гумилёв видел себя в литсообществе красноречиво говорит это стихотворение:
«Я вежлив с жизнью современною,
Но между нами есть преграда,
Все, что смешит ее, надменную,
Моя единая отрада.
Победа, слава, подвиг — бледные
Слова, затерянные ныне,
Гремят в душе, как громы медные,
Как голос Господа в пустыне.
Но нет, я не герой трагический,
Я ироничнее и суше,
Я злюсь, как идол металлический
Среди фарфоровых игрушек».
В 1917 году, во Франции, Николай Гумилев подготовил анализ военного потенциала Абиссинии. Подобные вещи и сейчас относятся к сфере стратегической разведки.
Какое-то время он служил в шифровальном отделе Русского правительственного комитета в Париже. А шифровальщики – это всегда очень высокий уровень секретности.
Кстати, устроил его в этот отдел Борис Анреп.
Если вы откроете Википедию, то Борис Анреп там — русский художник-монументалист, литератор серебряного века, немного о его деятельности и знакомствах в этих сферах и скромными двумя строчками внизу: «…воевал в Галиции. По командировке командования отправлен в Англию, где и остался после февраля 1917 года».
Борис Анреп был резидентом русской разведки в дружественной на то время Англии. Именно с ним Николай Гумилёв контактировал перед отъездом в большевистскую Россию.
Эта вереница деталей без особого труда складывается в ясную картину. Но есть и прямые свидетельства.
Российский контрразведчик полковник Невахович, в годы Первой мировой соприкасавшийся с секретными службами стран-союзниц, позже рассказывал, что целая фаланга опытных российских разведчиков была брошена на Западный фронт, в частности на Балканы. В их числе был командирован во Францию и в Салоники с рядом секретных поручений молодой кавалерийский прапорщик Гумилев. Первую часть возложенных на него задач он блестяще выполнил. Но пришедшие к власти большевики заключили с Германией сепаратный мир, и Россия вышла из игры. Служебная поездка Гумилева на Балканы сама собой отпала.
Однако деятельность Гумилёва разведчика на этом не завершилась.
Английское командование, успевшее оценить нашего поэта, предложило ему на выбор несколько вариантов и среди них, быть может, самый романтичный и привлекательный – отправиться в Персию на Месопотамский фронт, куда его звал полковник Томас Эдвард Лоуренс, легендарная личность, более известная как Лоуренс Аравийский.
Из всех вариантов Николай Степанович выбрал самый горячий.
Почему?
1918 год. Недовольство большевистской властью нарастает, порой принимая жесткие формы. 1 января произошло первое покушение на Ленина. А через две недели в Петрограде ВЧК раскрыла заговор «Союза георгиевских кавалеров» - было предотвращено второе покушение.
В разных местах формируются открытые и подпольные центры сопротивления. Наш герой прекрасно осведомлён об этом и, убеждённый монархист и боевой офицер, в стороне оставаться не собирается.
Небезынтересная деталь – франкофил или галломан, как его характеризовал Чуковский, Гумилёв не любил немцев, он с ними воевал и собирался воевать в будущем. По свидетельству Ирины Одоевцевой, он предвидел новую войну с Германией и точно предсказал, что она произойдет через двадцать лет: «Я, конечно, приму в ней участье. Непременно пойду воевать. Сколько бы вы меня ни удерживали. И на этот раз мы побьем немцев! Побьем и раздавим!».
Он знал, зачем едет в Россию.
Как любой разведчик, отправляясь на опасное задание, он оставляет Борису Анрепу свои боевые награды, архив, включающий копии документов о деятельности в Париже, письма, стихи и переводы, написанные во Франции и Англии.
В апреле 1918 года Николай Гумилев покидает Лондон и через Скандинавию отправляется в Россию. Но это уже другая Россия.
Он возвращается в Петроград, где у него много знакомых и коллег по литературному цеху, тоже очень недовольных большевиками.
Но в его творческом наследии мы не найдем ни письменного свидетельства, ни стихотворения, которые бы отражали его отношение к революции и новой власти, отмечал бывший сотрудник советских спецслужб Василий Ставицкий. Ни малейшего намека, ни осуждения, ни одобрения. Он словно закрылся в своем поэтическом мире акмеизма, хотя это совсем не похоже на активную позицию Гумилева-офицера.
Он ведет активную литературную жизнь: пишет стихи, издает книги, читает лекции, руководит поэтической студией...
И приобретает револьвер.
Конспирация начинает давать сбои в июле.
Писательница Ирина Кунина вспоминала, как во время прогулки на них налетел оголтело орущий мальчишка-газетчик : «Убийство царской семьи в Екатеринбурге!..». Гумилев схватил его за рукав, остановил, вырвал экстренный выпуск. Прочитав, побелел. Потом перекрестился: «Царствие им небесное. – И погодя, сдавленным голосом выдохнул, - Никогда им этого не прощу».
Недовольство большевиками в Российском обществе находит наконец реальную и существенную поддержку. Правительство Британии выделяет солидную сумму для подкупа латышских стрелков, которым предстоит совершить военный переворот, арестовав заседание ВЦИК вместе с Лениным и заняв ключевые пункты Москвы. Два полка латышей должны отправиться на соединение с английскими войсками, которые высадятся в Архангельске, и помочь их продвижению.
Боевики Бориса Савинкова уже приступают к действиям. Ряд других организаций ждут сигнала и готовы включиться в реализацию переворота.
Подготовка идёт полных ходом, но, в сеть заговорщиков уже внедрены чекисты. И те, и другие напряженно ждут подходящего момента.
21 августа подосланный Дзержинским и Петерсом как бы полковник Берзин получает от агента британской разведки Сиднея Рейли 1 200 000 рублей в качестве платы за свержение советской власти в Москве, денонсацию Брестского договора и восстановление восточного фронта против Германии.
Ситуация накаляется, приближая момент начала жестких действий. Он наступил 30 августа. Утром в Петрограде был убит председатель местной ЧК Урицкий. А вечером того же дня в Москве совершено покушение на Ленина.
Чекисты начинают аресты.
3 сентября Известия ВЦИК публикуют официальное сообщение о ликвидации заговора британско-французских дипломатов. Потом это назовут «Заговором послов» или «Делом Локкарта».
А 5 сентября выходит постановление и начинается официальный массовый красный террор.
Недовольство и надежды на какие-то изменения в российском обществе сменяются подавленностью, унынием и страхом.
По свидетельству Владимира Немировича-Данченко Гумилев характеризовал положение в стране безотрадно: "На переворот в самой России – никакой надежды. Все усилия тех, кто любит ее и болеет по ней, разобьются о сплошную стену небывалого в мире шпионажа. Ведь он просочил нас, как вода губку. Нельзя верить никому. Из-за границы спасение тоже не придет. Большевики, когда им грозит что-нибудь оттуда, – бросают кость. Ведь награбленного не жалко. Нет, здесь восстание невозможно. Даже мысль о нем предупреждена. И готовится к нему глупо".
Предложение Лоуренса представляется теперь счастливой, но несбыточной мечтой.
Хотя…
Развивая ленинский план мировой революции, Лев Троцкий в секретной меморандуме горячо настаивает, что путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии. И надо лишь дать толчок восстанию угнетенных масс и обеспечить победу.
Пламя мировой революции, не найдя горючего материала на Западе, метнулось на Восток.
Из Баку в Персию отправляется военная флотилия под командованием Фёдора Раскольникова и Серго Орджоникидзе. Начинаются боевые действия.
Именно в Персии теперь сталкиваются интересы Британии и новой России, разворачиваются главные события на политической карте мира.
А не шанс ли это?
«Вдали от бранного огня
Вы видите, как я тоскую.
Мне надобно судьбу иную —
Пустите в Персию меня!
Наш комиссариат закрылся,
Я таю, сохну день от дня,
Взгляните как я истомился, —
Пустите в Персию меня!
На все мои вопросы: «Huja!» —
Вы отвечаете, дразня,
Но я Вас, право, поцелую,
Коль пустят в Персию меня».
При поддержке корабельной артиллерии отряды Федора Раскольникова захватывают города Энзели с кораблями, уведёнными белогвардейцами Деникина из русских портов, и Решт, который становится столицей Персидской советской социалистической республики.
Английская колониальная политика на Востоке терпит первое поражение. А с падением Бухарского эмирата у большевиков окончательно созревает план завоевания Индии.
"Если большевики решат завоевывать Индию, моя шпага к их услугам"…- доводит до ушей кого надо слова Гумилёва его бывшая мстительная любовница Лариса Рейснер.
В июне 1921 года Красная армия Персидской Советской Социалистической Республики начинает поход на Тегеран, и терпит поражение.
Завоевание Индии откладывается, обретая всё менее и менее реальные очертания.
Пространство возможностей Николая Гумилёва неумолимо схлопывается.
Из России ему – вечному страннику – уже нет выхода ни на Запад, ни на Восток. Он давно под колпаком ВЧК и прекрасно знает об этом, анализируя ситуацию в целом, и пьяные или нечаянные реплики собутыльника литераторов Якова Блюмкина в частности.
Красный террор набирает силу.
«У ворот Иерусалима
Ангел душу ждет мою,
Я же здесь, и, Серафима
Павловна, я Вас пою.
Мне пред ангелом не стыдно,
Долго нам еще терпеть,
Целовать нам долго, видно,
Нас бичующую плеть.
Ведь и ты, о сильный ангел,
Сам виновен, потому
Что бежал разбитый Врангель
И большевики в Крыму».
Украинский журналист и писатель Сергей Кулида в своей увлекательной книжке "Красные шпионы" посвящает судьбе Николая Гумилёва немало места, и даже с версией хеппи энда: дата казни двоится, место неизвестно, ни мертвым, ни живым его после августа никто не видел. Зато в этом же 1921 году, а затем повторно, в августе следующего, на русский Север, в легендарную Гиперборею, где когда-то путешествовал Гумилев, отправляется экспедиция парапсихолога, руководителя секретной лаборатории Барченко, в составе которой под фамилией Семёнов мог оказаться…, - согласованным жестом, раскрывая ладони, словно выпуская массу возможностей, шеф завершил фразу.
- Нам интересно другое, - продолжил. – Николай Гумилёв был гражданином мира и русским до мозга костей, что очень точно подметил английский журналист и писатель Честертон. Да и во многих стихах это звучит в полной мере:
«Франция, на лик твой просветленный
Я еще, еще раз обернусь,
И, как в омут, погружусь, бездонный,
В дикую мою, родную Русь».
За свою короткую жизнь он объездил много стран, в том числе экзотических, но в творчестве главенствует только одна – Абиссиния.
Больше чем о ней, он писал только о России.
В Африке он нашел первозданный, не изуродованный цивилизацией мир.
"Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламень и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы".
Он полюбил эту страну и, удивительным образом проникая сквозь галлюциногены Майи, смог увидеть и понять то, что другим не дано. Мне порой кажется, может, косоглазие вкупе с оккультизмом способствовали столь изощрённому видению.
Иван, как вы думаете? Может такое быть?
Иван даже вздрогнул от неожиданности.
- Николай Семёныч, трудно сказать… Возможно.
- «И ныне есть еще пророки,
Хотя упали алтари,
Их очи ясны и глубоки
Грядущим пламенем зари», - Словно про себя он писал.
Он сам был пророком, - задумчиво продолжил шеф. – Говорил о том, что в скором будущем человечество сумеет преодолеть земное притяжения и наступит эра межпланетных полётов. Точно определил начало новой войны с Германией, предсказал торжество тоталитаризма в Европе:
«Вот, все теперь кричат: Свобода! Свобода! а в тайне сердца, сами того не понимая, жаждут одного – подпасть под неограниченную, деспотическую власть. Под каблук. Их идеал – с победно развевающимися красными флагами, с лозунгом «Свобода» стройными рядами – в тюрьму. Ну, и, конечно, достигнут своего идеала. И мы и другие народы. Только у нас деспотизм левый, а у них будет правый. Но ведь хрен редьки не слаще. А они непременно – вот увидите – тоже получат то, чего добиваются», - вспоминала его слова Ирина Одоевцева.
«Можно сказать, он напророчил сомалийских пиратов ХХI века:
«В целой Африке нету грозней сомали,
Безотраднее нет их земли,
Столько белых пронзило во мраке копье
У песчаных колодцев ее,
Чтоб о подвигах их говорил Огаден
Голосами голодных гиен».
Соседи, - шеф кивнул куда-то в сторону, - ёрничают – вот, мол, с кем надо было коммунизм строить – сегодня брали бы дань с проходящих судов и сидели на чемоданах с валютой.
Абиссиния на всю жизнь стала для Гумилёва отрадным воспоминанием некогда материализовавшейся мечты. Навсегда утраченной реальностью, с каждым днём расцветающей новыми красками и ароматами на фоне удручающей российской действительности.
«Я жил под Петербургом, было лето, но я не мог согреться. Уехал на юг – опять холодно. Уехал в Грецию – то же самое. Тогда я поехал в Африку, и сразу душе стало тепло и легко. Если бы вы знали, какая там тишина!», - вспоминала его тоску по Абиссинии Нина Берберова.
Кстати, недавно вышла книга филолога африканиста Михаила Вольпе. Называется – внимание! – шеф поднял указательный палец, - «Николай Гумилев: спасение в Африке». Масса интересной информации. Вам, Михаил, будет весьма полезна. Вы ведь тоже стихи пишите. И, говорят, неплохие.
- Да я…, - Миша смущенно опустил голову и стал рассматривать свои новые кроссовки.
- Как совершенно верно отметила Александра Эдуардовна, уже при беглом знакомстве с историей Абиссинии возникает удивление и даже некая оторопь. Связь культурная понятна. Гумилёв называл Абиссинию сестрой Византии.
Академик Лихачев утверждал, что прародина нашей восточноевропейской культуры не только Греция и Рим, но и культура, зародившаяся на огромном пространстве, включая Египет и Абиссинию».
Весь этот культурный ареал, чьё влияние распространялось потом на север Европы – корни великого дерева современной цивилизации.
Есть и ещё одно важное обстоятельство.
Геополитическое положение России между Западом и Востоком весьма напоминает положение Абиссинии, так же постоянно испытывающей мощные влияния культур и религий христианской Европы, мусульманского Ближнего Востока и разных этносов и верований черной Африки.
Говорить о глубокой древности мы не можем, а вот ХХ век действительно приводит в изумление.
Будто некогда единое целое, но по неизвестным причинам разнесённое в пространстве и времени, вдруг неожиданно и ошеломляюще наглядно явило свою идентичность в обеих ипостасях.
Эфиопия – единственная африканская страна, принимавшая участие во Второй мировой войне. Её оккупация, партизанское движение, война против фашизма и освобождение с помощью Великобритании тоже напоминают что-то знакомое.
Далее. Революция и свержение монархии, аресты, казни, голод, гражданская война, национализация, строительство коммунизма, крах коммунистических устремлений и распад страны.
Словно повторение нашей истории в ускоренном темпе.
С Хайле Селассие в пору его регентства встречался и другой наш знаменитый соотечественник академик Николай Иванович Вавилов. «Рас Тафари, - вспоминал он, - с большим интересом расспрашивал о нашей стране. Его интересовали в особенности революция и судьба императорского двора».
Предчувствовал свою судьбу?
Сам факт крушения монархии в Эфиопии приветствовался и Западом, и СССР.
Английская газета «Гардиан» оптимистично сообщала своим читателям: «Эфиопский народ, так долго находившийся в зависимости от старческой немощи своего императора, остро нуждается в том, чтобы, не теряя времени, открыть новую страницу».
Новая страница была открыта, но совсем не та, которую имела в виду Гардиан.
К власти пришел революционер Менгисту Хайле Мариам. Наш большой друг, как характеризовала его газета «Правда». Сегодня он известен как один из самых жестоких правителей XX века – Черный Сталин. В Эфиопии он заочно приговорён к смертной казни, а в Гааге – к пожизненному за убийство несовершеннолетних.
Сам же он, ни в чём не нуждаясь, живёт в Зимбабве, считает, что Советский Союз его предал, и во всём винит Горбачева.
События в Испании 30-х и через полвека в Португалии подавали какие-то надежды нашим стратегам, но Африка, как предвидел Гумилёв, для России оказалась гораздо ближе. Сегодня наши люди там активно работают. И мы снова дружим.
- Если бы они ещё и долги возвращали, цены бы им не было! – хмуро заметил Иван.
- Хм, - усмехнулся шеф. – Ну, это вы много от них хотите. Если потребовать с них возвращения старых долгов, они начнут дружить с другими.
- Все-таки это не перспектива для белого человека, - задумчиво изрекла Саша.
Иван усмехнулся.
- По телевизору была передача о наших девчатах из Воронежа, поступивших в какой-то американский ВУЗ. Так они удивлялись тому, что черные американские студенты не считали их белыми. «Какие они белые? – говорили. – Они русские!».
Лёгким кивком шеф поддержал подчинённого и дополнил:
- Один опытный британский журналист, напутствуя своего коллегу, командированного в Россию и очень довольного, что не в Африку, предостерегал: «Пусть цвет их кожи не вводит вас в заблуждение».
Увы, так видят нас с той стороны. И так они к нам относятся.
Ну и пара штрихов на религиозную тему.
Такие же религиозные ортодоксы эфиопы создали свой Новый Иерусалим, намного опередив Россию. Удивляюсь, почему Истра и Лалибела еще не города побратимы!
И завершая.
Хайле Селассие после своей гибели стал последним воплощением бога новой религии – растафарианства.
Царская семья причислена к лику святых.
Схожесть коллективной ментальности африканской Эфиопии и евразийской России очевидна. Однако связь эта и её причинность находятся где-то в сферах, нам пока недоступных.