Здорово, сосед! День добрый, говорю! Ну, давай, что ли, знакомиться. Ты вроде как Николай? А я Михаил. Тебе, стало быть, дядя Миша. Совсем, значит, переехал? Ну и ладно. Сам-то семейный или как? Семейный? Это правильно. Колька, который тебе дом продал, тот один жил. Хотя ездила тут к нему какая-то. Не то женщина, не то путана. Я так думаю, что женщина. Чё бы путане к Кольке ездить, с его-то рожей? Женщина ездила. Ну, давай, что ли, закурим за знакомство? Некурящий? Вот тебе и первая неприятность… Ладно, я своих покурю. Колька-то коптил – ого! Мухи дохли. Ну, может, Бог даст, и ты приучишься. А ты парник, смотрю, ложишь? Хорошее дело. Хотя когда как. Всяко бывает. Вот у меня в прошлом годе случай был. Тоже я парник ложил. Хожу вот так же, как ты, с вилами, таскаю навозец – туда-сюда, туда-сюда, и так мне вдруг, Коля, муторно стало, такая меня тоска разобрала! Да что же это, думаю, за такое: все люди как люди, летом отдыхают, в морях купаются, пивом балуются, шашлыки-балыки трескают, а тут таскай целый день навоз за сорок метров. Туда-сюда, туда-сюда… Тьфу, провались ты! И решил я, Коля, тоже лето с удовольствием провести. Сколько, думаю, можно за существование бороться! Всё, думаю, шабаш! Ставлю брагу!
А дело это, Николай, по нашим местам нешуточное. Рискованное дело. И подготовка нужна серьёзная.
Три недели я у бабки из мешка сахар отсыпал. Чтоб незаметно было. У неё ж всё под контролем, куда до неё участковому! Два раза чуть не попался, но норму сделал. Посуда у меня была, канистра на два ведра. Валька, старшая моя, со своим бандитом приезжала, так он её из-под пива оставил. Ну да, подарил, как же! Такой подарит, держи карман шире. Забыл, сволочь. Тот ещё зятёк. Как к нам гостить с Валькой приезжает, так на ужин достаёт поллитра и колбасы батон. Сам довольный, аж светится! «Вам, говорит, папаша, много нельзя, а я приму с устатку!» И наливает мне в стопку половинку, а себе в стакан с горочкой! И где это, интересно, он так устаёт? Бандит. И всё вылакает. А потом идёт спать на сеновал. А храпит как! Аж корова приседает. Ещё услышишь.
Дак про парник-то.
Достал я, значит, сахару, заказал Серёге-автобуснику в городе дрожжей… Чего говоришь? Нет, дрожжи и у нас в сельпо есть. Только у нас покупать нельзя. Я тут один год купил пачку. Тоже на брагу. И вроде сделал всё по уму, втихую. И не видал вроде никто… А через две недели вечером домой захожу – мать честная! Вся родня тут, и кумовья с Заречного припёрлись! «Давай, говорят, Мишка, доставай, теперь уже созрела!» Дрова пилить звал, так им некогда было… Только попробовать и успел. А Серёга-то непьющий. Автобусник же. И молчун. Из него кто слово вытянет, того враз можно опером брать, по особо важным делам. Он если когда кивнёт, мол, «да» или «нет», так, считай, разболтался. Человек такой.
Ну, привёз он мне, значит, дрожжи, замешал я всё это дело по рецепту, и в канистру. А куда поставить? И тепло надо, и чтоб супругу мою не потревожить. А у неё нюх на брагу – у! Куда участковому. Сколь раз мы с ней сражались, и всю жись она с трофеями.
Вот и надумал я, Николай, эту канистру в парнике схоронить. Сказано – сделано. Унёс её туда вечерком, аккуратно в грядочку закопал, навозцем сверху присыпал – милое дело! Хожу, радуюсь. Жду, как говорится, время «Ч». Бабку-то я освободил огурцы поливать. «Лежи, говорю, старая, я уж схожу.» Ну и лежала бы, так нет: «Пойду гляну, пойду гляну!» А там уже шуметь начало! А у неё рука тяжёлая, куда участковому! Она мне враз технологию нарушит. Поверишь ли, Коля – две недели я оборону держал! Весь огород водой залил, чтобы она в галошах пройти не могла. Сапог-то у неё нет, а мои ей малые. Чуть срока дождался. День в день, ровненько. Вчера, как говорится, было рано, а завтра будет поздно. Сегодня, значит, думаю. Ну, отправил я бабку в сельпо за хлебом, а сам рысью в парник. Тороплюсь, аж задохся. Сапог один в грязи оставил, не до того было. Навоз разгрёб – вот она, милая моя! Где ложил, там и лежит. Только потемнела маленько. От выдержки, должно. Понёс я её домой по тропинке, вокруг бани, где сухо ещё. Как стал к бане подходить – чувствую я, Коля – что-то не то. Как будто у меня эта канистра в руках дрожит и вырваться хочет. Глянул я на неё – и сердце у меня остановилось! Раздуло её, как бочонок, и вся она прямо ходуном ходит! Ну вот-вот рванёт! У меня ноги и отказали. Застыл я, Коля, на тропинке, как сапёр с бомбой. И стоять боюсь, и шелохнуться боюсь. И в пот меня бросило. Стою и жизнь свою, как положено, вспоминаю. А её прямо на глазах пучит! И вдруг, Коля, как она зарычит на меня! Мать честная! Бросил я её на землю, и сам кубарем за баню. И залёг там. И жду. Да вроде ничего… Вроде тихо… Отлегло мне маленько. Дай, думаю, посмотрю. Из-за угла-то выглянул – и чуть меня, Коля, кондрат не хватил! Она вся трясётся мелко и по тропинке ко мне прыгает! И рядом уже! Не помню я, как до Васьки Косого добежал. «Васька, кричу, давай скорей ружьё! Да шевелись, кричу, конь рыжий, не успеем!» Тот ещё рассусоливает, мол, чё брать, дробь или пулю. «Бери, кричу, картечь, для надёжности!» Васька смотрит – дело серьёзное. Я-то весь белый. В одном сапоге. Всполохнулся, схватил ружьё, бежит за мной, волнуется. А как увидал, кого стрелять – смех на него, гада, напал. Ржёт, как жеребец, патроном в ствол попасть не может. Насилу прицелился. «Зверюга, говорит, страшная, придётся дуплетом бить!» А сам аж икает.
Так и пристрелили сердешную. Даже не попробовал. Одни неприятности… Только мух в огороде прорва была. Ну, и бабка, опять же… Вот так-то. А ты говоришь – парник, парник, дело хорошее! Это, Коля, тоже – как когда…