Час сумерек.
Тревожен небосвод...
Здесь бремя страсти, загнанной в капкан,
Огни на острове, как след от страшных ран
кровавят полотно.
Последним скудным золотом заката
стихии моря и небес разъяты.
Из мрачных вод
возникла дева.
А лицо...
Нет, не лицо, а византийский лик!
С таким - на плаху, на костры, в оклады-
края с чернёным серебром накладок,
чтоб на коленях смертный к ней приник...
Да полно! Кто осмелился бы рядом
с такою встать?!
- У девы царственная стать!
Как крылья велики
и белоснежны!
Глаза - озёра, полные тоски,
в них одиночество, и боль,
и мрак кромешный -
Но перья невесомы и легки...
Остановись!
Молю, остановись,
Ты оглянулась только на мгновенье
- чарующее странное виденье -
ещё чуть-чуть...
и взмоют крылья ввысь
(О, как передаёт движенье кисть!)
- во мрак ли, в небеса ли, в мир иной?
Ты оглянулась. Я прошу:
- Постой!
Пока ещё не превратилось тело,
ответь, что ты сказать хотела?
Молчит. Что зрится ей?
- Мечи... колчаны... стрелы?
Как алый расплывается на белом
И рвётся с кровью жизненная нить...
А кто сказал, что нас легко любить?
- Когда коснёшься вечности крылом,
О ком-нибудь заплачешь?
- Ни о ком!