Женщины-революционерки всегда занимали в истории особое место. Не только потому, что их было все-таки меньше, чем мужчин, но и потому, что, посвятив себя революции, они фактически отказывались ото всего остального, а жесткостью и непримиримостью зачастую превосходили мужчин. Но и среди женщин были настоящие уникумы, о которых, к сожалению, мало пишут и поэтому мало знают. Или – наоборот: мало знают, поэтому мало пишут.
Эсерка Мария Спиридонова, прозванная «Богородицей революции», ярчайший тому пример. Из прожитых ею пятидесяти семи лет она тридцать два года провела в местах лишения свободы. Какая бы власть ни устанавливалась в России, Мария неизменно оказывалась ее узницей, причем условия заключения были одинаково жестокими.
Спиридонова боролась за торжество народного социализма, то есть на самом деле – за химеру, созданную ее воображением. А поскольку при самодержавии само слово «социализм» было крамолой, а при большевиках, якобы установивших справедливый социальный строй – полной бессмыслицей, Мария испила до дна самую горькую из чаш: стала вечной преступницей против режима.
Режимы менялись, революционерка оставалась верной своей утопической идее. И погибла, веря в будущее революционного народного социализма, от чекистской пули в затылок.
Но обо всем по порядку.
Мария Александровна Спиридонова родилась в 1884 году в Тамбове, в состоятельной дворянской семье коллежского советника. Мать вела дом и все внимание уделяла пятерым детям. Отец служил бухгалтером в банке и владел паркетной фабрикой.
Какая революция, почему, зачем? Красивую, добрую и отзывчивую девушку любили в семье и обожали в гимназии, где она была лучшей ученицей. Поклонники появились едва ли не с первых лет обучения. Судьба казалась предельно ясной: после окончания гимназии благополучное замужество, собственный дом, дети, счастливая жизнь.
И… ровно ничего из этого не случилось из-за характера Марии, которая еще в гимназии открыто протестовала против царивших там режима и бездушия и постоянно открыто отстаивала свои человеческие права.
В результате Марию исключили из гимназии до окончания восьмого класса, причем с такой характеристикой, которая исключала возможность дальнейшего обучения где бы то ни было. Да и семейные обстоятельства изменились к худшему: отец умер, и кто-то должен был содержать семью, поскольку фабрика из-за нечестного управляющего обанкротилась и ее пришлось отдать.
Мария, использовав имевшиеся еще связи, устроилась работать делопроизводителем в канцелярию тамбовского дворянского собрания. Там она прекрасно зарекомендовала себя и была в добрых отношениях с сослуживцами. Умная, умеющая легко, красиво, доходчиво и сильно излагать мысли, она притягивала к себе людей.
«Крошечное кокетливое создание в гимназической форме, каштановая коса до колен, стреляющие озорными бесиками голубые глазки…» - так описывали юную Марию ее бывшие соученицы. Неудивительно, что поклонники просто толпились вокруг девушки. Но она выбрала… революцию.
Одна из подруг ввела ее в кружок социалистов-революционеров (эсеров), и Спиридонова очень быстро втянулась в подпольную работу, особенно в агитацию среди рабочих. А с 1905 года она уже числилась активисткой боевой (!) дружины партии.
Крошечное кокетливое создание…
И в том же году была впервые арестована за участие в демонстрации. Сослуживцы из Дворянского собрания приложили немало усилий, чтобы избавить коллегу от наказания: все были уверены, что произошла какая-то нелепая ошибка, и что «Манечка просто оказалась не в том месте и не в то время». Отплатила Мария за это черной неблагодарностью.
Спиридонова была одержима революционной романтикой и верой в то, что социалистические преобразования создадут гуманное общество. А ради этого все средства хороши. Даже убийство.
16 января 1906 года по решению Тамбовского комитета эсеров она совершила террористический акт — смертельно ранила советника Тамбовского губернского правления Гавриила Луженовского, создателя в Тамбовской губернии отделения национально-монархической организации «Союз русских людей» и усмирителя крестьянский волнений в Тамбовской губернии.
«Девушка, чистейшее существо, с прекрасной душой — без жалости, с упорной жестокостью зверя всаживает 5 пуль в человека!.. Их довели до этого, довела жизнь, с постепенностью, страшною в своей незаметности. Вот оно — движение; мы все живем и действуем не как люди, а как политические единицы без души, и казним, и убиваем, и грабим страну во имя ее блага. Все позволено — цель оправдывает средства», - так было написано в статье «Жертва губернской революции».
Довольно беспомощное объяснение произошедшего. Спиридонова сама вызвалась осуществить эту акцию. Она выслеживала Луженовского на станциях и поездах несколько дней, пока на станции Борисоглебск не представился удобный случай. Мария начала стрелять с вагонной площадки из револьвера, который держала в муфте, потом спрыгнула на перрон и продолжала вести огонь Она выпустила в него пять пуль и была схвачена жандармами тут же на перроне вокзала, когда в нервном припадке кричала:
- Расстреляйте меня!
Ее не расстреляли. В полицейском участке жандармы, раздев Марию донага, жестоко избивали её, истязали, туша об её грудь окурки, выбили все зубы, а затем в вагоне, по пути в Тамбов, изнасиловали… Отбитая грудь давала о себе знать всю оставшуюся жизнь молодой террористки. А зверское изнасилование навсегда лишило возможности иметь детей.
Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение. Приведения приговора в исполнение она дожидалась в Мальцевской тюрьме, где содержали уголовных преступниц, поскольку отдельных тюрем для политических преступников пока не имелось, а действия Марии подпадали под соответствующую уголовную статью.
Мария впоследствии описывала ощущения, которые испытала в камере смертников в ожидании утверждения приговора:
«Ни для кого в течение ряда последующих месяцев этот приговор не обходился незаметно. Для готовых на него и слишком знающих, за что умирают, зачастую состояние под смертной казнью полно нездешнего обаяния, о нем они всегда вспоминают, как о самой яркой и счастливой полосе жизни, полосе, когда времени не было, когда испытывалось глубокое одиночество и в то же время небывалое, немыслимое до того любовное единение с каждым человеком и со всем миром вне каких-либо преград. И, конечно, это уже самой необыкновенностью своей, пребыванием между жизнью и могилой, не может считаться нормальным, и возврат к жизни зачастую встряхивал всю нервную систему».
Мечты о красивой смерти в результате расстрела так и остались мечтами. А на них было достаточно времени. Правда, под давлением общественности (многочисленные газетные публикации, раскрывшие причины террористического акта, и обнародованная информация о зверствах и издевательствах, чинимых над Спиридоновой) приговор был заменен: вместо виселицы террористку теперь ждала бессрочная каторга в Нерчинских острогах.
Мария, приготовившаяся к смерти, была настолько потрясена такой «гуманностью», что решила самостоятельно уйти из жизни. Только категорический приказ друзей по партии заставил арестантку изменить свое решение.
Странно, право, решить покончить жизнь самоубийством и испрашивать на это разрешения у «друзей по партии». Была уверена, что не разрешат? Или по привычке кокетничала… на сей раз со смертью.
Вероятнее второе. Примерно в это же время начался роман по переписке с эсером Владимиром Вольским. Восторженные любовные письма, которые он вначале посылал Марии по рекомендации партии (!), чуть было не переросли в серьезные чувства двух незнакомых людей. Владимир даже был готов жениться, хотя уже состоял в браке.
Роман по переписке не имел никаких серьезных последствий, а когда Вольский и Спиридонова лично встретились через одиннадцать лет, то… не нашли даже общих тем для разговора.
Но это помогло Спиридоновой воспрянуть духом.
«Разве вы не знаете, что я из породы тех, кто смеется на кресте... Будущее не страшит меня: оно для меня неважно, — важнее торжество идеи», — писала она на волю.
Ее путь из пересыльной московской тюрьмы в Нерчинск был триумфальным. На каждой стоянке поезд окружали толпы рабочих. Охрана была вынуждена присутствовать на импровизированных митингах. Да, да, арестантке давали возможность выступать перед людьми, а заодно и подышать свежим воздухом после нестерпимой духоты вагона. Почему?
Возможно, потому, что в Сибири новая власть все еще не набрала достаточную силу (??? Еще царь-батюшка на троне) и приходилось считаться с волеизъявлением народа.
Спиридонова говорила просто и мощно, что само по себе было чудом, поскольку во время ареста ей выбили все зубы, а не только отбили легкие и селезенку.
Вернувшись в вагон, она валилась без сил и захлебывалась кровью.
Тогда-то впервые и прозвучало – «Богородица революции».
Трижды эсеры пытались организовать побег Спиридоновой с каторги, но неудачно. И это странно, потому что масса революционеров без особых проблем убегала и с каторги, и из ссылки, а в основном – по дороге туда. Без особых сложностей добирались до Европы, где тут же находили единомышленников и продолжали активную революционную деятельность уже в полной безопасности.
Но Мария пробыла на каторге одиннадцать лет и была освобождена только в начале марта 1917 года по личному распоряжению Александра Фёдоровича Керенского, который в первом составе Временного правительства был министром юстиции.
Почти немедленно после освобождения, добравшись до Читы, она приняла активное участие в создании там эсеровского комитета, стоявшего на позициях интернационализма и максимализма.
До середины мая Спиридонова принимала участие в работе Читинского Совета Рабочих и солдатских депутатов. 13 мая после речи Спиридоновой исполком Читинского Совета принял решение о ликвидации Нерчинской каторги.
Временное правительство поддержало это решение. Почти столетняя история каторги завершилась всеобщей амнистией (в том числе, и для уголовных преступников) и закрытием всех тюрем.
Забегая вперед. Нерчинская каторга довольно скоро открылась снова, но в обстановке секретности и полного молчания. Она просто органически влилась в мощную систему ГУЛАГа, причем по иронии судьбы некоторые политзаключенные царских времен могли сами сравнить, насколько изменились условия для каторжан с приходом новой власти.
Излишне добавлять, что изменились они отнюдь не в лучшую сторону. Известно, например, что режим Нерчинской каторги был весьма либеральным. Настроение у политзаключенных (25 — 30 эсеров, 3 — 4 социал-демократа, несколько анархистов) было бодрое. В пределах каменных стен тюрьмы они пользовались автономией. Обычным явлением были диспуты, лекции, кружки, газеты, книги. Спиридонова именно там начала по-настоящему проходить свои университеты, попав в среду по-настоящему профессиональных революционеров, а не дилетантов-кружковцев.
Уже профессионалом прибыла Мария Александровна в мае 1917 года в Москву на 3-й съезд ПСР, на котором её избрали в почётный президиум. Тогда же она вошла в Северный комитет партии, в котором преобладали сторонники «углубления революции», хотя никакой конкретной программы у них не было.
А вот в Центральный Комитет Партии эсеров Спиридонова не попала – не хватило голосов «за». Никакие революционные заслуги в прошлом не учитывались, в ЦК попали, в основном, теоретики партии, а не боевики.
Собственно говоря, это не удивительно. В расколовшейся на два крыла партии бОльшая часть эсеров примкнула к правому крылу, стоявшему на позициях отказа от сотрудничества с большевиками и отрицавшими необходимость передачи всей полноты власти рабочим и солдатским советам.
«При таких методах действия, при такой тактике, какую рекомендуют социал-демократы-большевики, которые говорят о захвате власти Советом, мы стоим перед опасностью того максимализма, той поспешности революционного созидания, которые рискуют изолировать революционную демократию, рискуют отбросить те слои, которые идут вместе с ней, и пробудить контрреволюционное чувство… Когда завоёванная революция недостаточно закреплена, рискованно создавать ту пропасть между отдельными силами, в которой может погибнуть и смысл русской революции».
А Спиридонова в ходе партийного съезда присоединилась к левому крылу и вошла в состав его Оргбюро. Кроме того, начала сотрудничать в органе Северного комитета — газете «Земля и Воля». В августе имя Спиридоновой уже можно было видеть в списке обязательных кандидатов от ПСР на выборах в Учредительное Собрание.
С августа же под её редакцией начал выходить журнал «Наш Путь», в первом номере которого была опубликована её программная статья «О задачах революции», ставшая своего рода «руководством к действию» для левого крыла ПСР:
«Революционный социализм — это мерка, которой должны быть отмечены все акты Партии Социалистов-Революционеров… — писала Спиридонова. — С этой точки зрения наша программа не может изменяться и не должна приспособляться к условиям места и времени, наоборот, до неё должна быть поднята всякая действительность… В настоящее время утверждать действенно теоретически и практически, что наша революция буржуазная, сотрудничать с буржуазией в области и политической и экономической — это значит укреплять окончательно расшатавшийся буржуазный строй, это значит помогать ему продержаться годы, десятки годов на сгорбленных плечах трудящегося класса…
Партия Социалистов-Революционеров идёт во главе социальной революции, её программа в своём осуществлении взрывает один из прочнейших устоев современного строя (землевладение), нарушает один из священнейших принципов буржуазного строя — частную собственность… И вот… Партия Социалистов-Революционеров, под давлением заполнивших правое крыло партии обывательских, ничего общего с социализмом не имеющих элементов, отклоняется всё дальше от своего единственно верного пути — тесной неразрывной связи и единения с народом… она включает в свою тактику меры и принципы, не только не освящаемые общими принципами нашей программы, но резко противоречащие им, посягающие на их логическую и моральную целостность».
В этой же статье Спиридонова, оценив политику Временного правительства, определяла дальнейшие шаги ПСР:
«Политика официальных правящих кругов бесконечно далеко отошла от политики народной, как извне, так и внутри, и Партии Социалистов-Революционеров нечего там делать… Но на всех скорбных путях русской и мировой жизни наше место… должно определяться в свете нашей Идеи, в духе нашей программы — всегда под знаменем социализма, всегда революционным методом, всегда через народ, с народом и для народа».
Спиридонова занимала пост председателя II и III съездов Советов крестьянских депутатов, была членом ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Ее партия вместе с большевиками совершила Октябрьский переворот, и по многим важным политическим вопросам она поддерживала их позиции.
Выступая 15 ноября на совместном заседании ВЦИК Петроградского Совета и Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, Спиридонова сказала:
«Пусть знает русский крестьянин, что, не связав себя с русским рабочим, не связав себя с рабочим и крестьянином Франции, Англии, Австралии и Германии и всех остальных стран мира, он не добьётся не только свободы и равенства, но даже того клочка земли, который так жизненно ему необходим».
Спиридонова призвала также к единению левых сил:
«Пусть единая революционная демократия выступает единым фронтом. Оставим наши споры… Да здравствует братский союз рабочих, солдат и крестьян!»
Все эти громкие призывы так и остались словами. Спиридонова довольно быстро осознала, что Декреты о земле в корне отличаются от программ эсеров, за которыми в революцию пришли крестьяне.
На втором съезде ПЛСР в апреле 1918 года Спиридонова из президиума выступила с докладом по текущему моменту и призвала левых эсеров разделить с большевиками ответственность за Брестский мир:
«Мир был подписан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием всего народа — измученного, усталого — воевать. И кто из нас скажет, что ПЛСР, представляй она одна власть, поступила бы иначе, чем поступила партия большевиков?».
Среди членов ЦК ПЛСР Спиридонова дольше других выступала за политический союз с большевиками. Но в период с мая по июль 1918 в своих публичных выступлениях она решительно осудила внешнюю и внутреннюю политику Совета народных комиссаров, критиковала аграрную политику большевиков, говоря, что социализация земли подменяется национализацией.
Она одобрила вооруженное выступление против большевиков, приняла в нем активное участие и взяла на себя организацию очередного громкого террористического акта — убийство посла Германии графа Мирбаха.
В ночь с 7 на 8 июля Спиридонова была арестована и препровождена на гауптвахту в Кремль. На допросе в следственной комиссии при ВЦИК 10 июля она взяла вину за выступление левых эсеров на себя и показала:
«Я организовала дело убийства Мирбаха с начала до конца».
Восстание было подавлено. Левые эсеры разделили судьбу ранее разгромленных кадетов и правых эсеров. В стране фактически установилась однопартийная система.
27 ноября Верховный революционный трибунал при ВЦИК приговорил Спиридонову к 1 году тюрьмы, «принимая во внимание особые заслуги перед революцией». 29 ноября Президиум ВЦИК амнистировал её, она была освобождена из-под стражи.
В первый и последний раз новая власть проявила гуманность по отношению к Спиридоновой. Но она этого не оценила так, как надеялись большевики.
Спиридонова была выпущена из тюрьмы в начале декабря 1918 года. Она сразу же попала на II Совет ПЛСР и произнесла там бурную речь. Итоговая резолюция отразила содержание этого выступления. Там говорилось, что «крестьянство смело объявило святой бунт, крестьянство дерзко восстало по всей республике». Выдвигалось требование прекратить хлебные и иные реквизиции у крестьян. Резолюция заканчивалась характерным призывом: «Долой олигархию большевиков!».
«Сначала мы работали рука об руку с большевиками, часто делая уступки в партийных вопросах, чтобы не было разногласий. Но по вопросу о Брестском договоре произошло разногласие и с этого времени начинаются совершенно другие условия работы».
Также резко Спиридонова критиковала продовольственную политику большевиков, а о комбедах прямо заявила:
«Мы будем бороться на местах, и комитеты деревенской бедноты места себе иметь не будут».
На свободе она пробыла недолго. В РСФСР правил бал красный террор. И 18 февраля 1919 года Спиридонова была вновь арестована и приговорена Московским революционным трибуналом к изоляции от общественной и политической деятельности сроком на 8 месяцев по обвинению в контрреволюционной агитации и клевете на Советскую власть.
2 апреля ей удалось бежать из-под стражи. Перейдя на нелегальное положение, вернулась к партийной работе и возглавила меньшинство ЦК, выступавшее за активное противодействие политике РКП (б).
В октябре 1920-го Спиридонова вновь была задержана чекистами, некоторое время провела в лазарете ВЧК и в тюремной психиатрической лечебнице. «Санатории», психиатрические больницы ЧК, куда ее помещали под именем «Онуфриевой», окончательно подорвали здоровье. Эта принудительная изоляция Спиридоновой стала одним из первых прецедентов применения карательной медицины.
Мария Александровна была не в состоянии терпеть насилия над своей свободой и личностью. Жизнь превратилась в сплошной кошмар видений насилий, которые она испытала в царских тюрьмах. Три месяца Спиридонова практически не спала, затем отказалась от еды — 14 дней сухой голодовки.
С сентября 1921 года выпущенная из тюрьмы Спиридонова жила в изоляции и под контролем ВЧК в подмосковной Малаховке. Обстановка, в которой ей пришлось в течение двух лет жить в частном доме в Малаховке под контролем ВЧК, была далека от «санаторной». Мария Александровна даже обратилась в Красный Крест с письмом, в котором просила перевести ее в Таганскую тюрьму на казенное содержание.
С 1925 года находилась в ссылке (Самарканд, затем Уфа). Никакой политической деятельностью она в эти годы не занималась, считая это бессмысленным, а поражение партии эсеров – окончательным.
«С 1922 г. я считаю партию левых социалистов-революционеров умершей. В 1923—24 гг. это уже агония. И без надежд на воскрешение, ибо рабочие и крестьянские массы ни на какие лозунги самого обольстительного свойства не поддадутся», — писала она впоследствии.
Но и разбитую туберкулезом, цингой, голодовкой Спиридонову большевики боялись. Несмотря на многочисленные ходатайства, в выезде за границу ей было отказано. Л. Д. Троцкий заявил К. Цеткин, хлопотавшей о здоровье революционерки, что Спиридонова «представляет опасность для Советской власти».
С 1923 г. Мария Александровна стала политической ссыльной. Жила и работала в Самарканде, но политической деятельностью не занималась. Написала книгу о Нерчинской каторге, которая была напечатана в журнале «Каторга и ссылка» и вышла отдельным изданием.
Фактически Мария Александровна «разоружилась». Но так как Спиридонова не умела скрывать своего мнения и всегда открыто говорила обо всех недостатках, для Советской власти она стала врагом, но врагом знаменитым — старую революционерку, террористку, боровшуюся с царизмом, трудно было незаметно уничтожить.
В это время Спиридонова вновь почувствовала себя молодой и энергичной — в ее жизни наконец-то проявилась любовь. Она «обрела друга любимого и мужа». Илья Андреевич Майоров, бывший член ЦК левых эсеров, автор закона о социализации земли, был тоже сослан. Они жили дружно и старались не замечать постоянной слежки. Спиридонова знала, что о каждом ее слове, о каждой встрече становится известно в ЧК.
А доносы скапливались. Вновь арест, обвинение в связи с заграничными левоэсеровскими группировками и ссылка — теперь уже в Уфу. Здесь Спиридонова работала старшим инспектором кредитно-планового отдела Башкирской конторы Госбанка, крутилась по хозяйству, чтобы обеспечить сносную жизнь мужу, его сыну и престарелому отцу. А еще ухитрялась рассылать скромные посылки бедствующим друзьям, в прошлом своим единомышленникам.
Но это были последние спокойные и относительно свободные годы. Приказом наркома внутренних дел Н. И. Ежова «Об оперативной работе по социалистам-революционерам» от 13 ноября 1936 г. начальники управлений НКВД краев, областей и республик подробно информировались об «активизации» подрывной деятельности бывших эсеров (как правых, так и левых), направленной на воссоздание их партии и организацию широкого повстанческого движения.
Началась настоящая «охота на ведьм». В страшном 1937 году Спиридонова на себе почувствовала, что значит государственный террор против своего народа.
Ее арестовали по обвинению в подготовке покушения на К. Е. Ворошилова, а заодно и всех членов правительства Башкирии, в руководстве несуществующей «Всесоюзной контрреволюционной организацией», во вредительстве м в разработке террористических актов против руководителей государства, включая И. В. Сталина.
По «делу» проходил 31 человек. Многие не выдерживали пыток и давали ложные показания. «Сломался» и муж Спиридоновой.
«Проявите гуманность и убейте сразу», — требовала измученная болезнями женщина. Но следователи продолжали изощренно издеваться, требуя признаний. Допросы продолжались по два-три дня без перерыва, сесть не позволяли. Ноги Спиридоновой превратились в черно-лиловые бревна.
Но единственное, чего добились следователи, было признание в… полной лояльности к советской власти.
«А между прочим, я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов обывателей. И друг страстный и деятельный. Хотя и имеющий смелость иметь собственное мнение. Я считаю, что вы делаете лучше, чем сделала бы я».
Столь откровенные признания никак не повлияли на ее судьбу. Мыслящие, убежденные люди пугали власть, априори считались «врагами народа». Спиридонову приговорили к 25 годам тюремного заключения. Отбывала срок она в орловской тюрьме.
11 сентября 1941 г. М. А. Спиридонова, ее муж И. А. Майоров и еще 155 узников по очередному обвинению в «злостной пораженческой и изменнической агитации» были расстреляны в Медведевском лесу. Найти место их захоронения не удалось до сих пор.
Итогом политической биографии Марии Спиридоновой могли бы стать слова о ней из энциклопедии, которые тогда, в 20-е годы, служили своеобразной эпитафией еще живому человеку, но уже «умершему» политическому деятелю:
«Ее крайняя экспансивность, нервность, склонность к преувеличениям сильно вредили ей и ее политической деятельности. Но имя замученной царскими палачами «Маруси» навсегда останется в летописях русского революционного движения; с ним связан образ девушки, самоотверженно вставшей мстительницей за поруганное крестьянство»
В 1990-м Спиридонова была реабилитирована по делу 1941-го, в 1992-го по делам 1918-го, 1923-го, 1924-го, 1937-го.
Из 57 лет жизни Спиридонова провела на свободе всего 25 лет.