Холодом пасмурным, подавляющим перекрестные проливные дожди,
что зыбкой походкой и цепенящей ухмылкой, пугливостью, что пуще пьяного трупа, и который мёртв - но не умер, фалангами пальцев
перебирая, стучит старая ступа, сшил себе норковый полушубок,
в котором родил малыша, малыша - принца,
губою и белым зубом его перерубят,
половину превращая в тепло,
Вечная идиома страдания тела, женской холодной плоти, во плоти и
есть, то счастье, тот пламенный "привет" минувших лет, прошлых
тел, которые бросили нас на вечную смерть перед родителями,
и твоя душа, которая альвеолами синими захмелела,
упала на колени, упала розовым пузом на нож,
вылила все свои соки в сложенные ладони,
поцеловала щеки-яблоки стеснённо,
в этом вертепе жизни,
мы просто зрители.
Золотой сноп мыслей, виселиц, смыслов. Покажешь мне будущее?
Олень, которого интересовала зелень травы и мягкость земли под ногами, в которого зубами солёными эта пустота вгрызлась,
разорвав тёплое брюхо и серого леса тишину муторную,
показав внутренности и разрезов диаметр,
ты окутала меня ранами- поцелуями,
словно поле желтыми лютиками.
Лютик сковал плотным жгутом, среди смуты и сексуальных орудий,
склонил к сексу в сумрачной руте, вынудил, чтобы животы от плотских утех были нашими судьями, на столе, в побитой головами посуде,
мы прятали наше детство, ведь взросление и есть правосудие,
плут мечтающий о самосуде,
тварь, бл*дь и паскуда,
я не человек, я просто пожелтевший от кофе лютик.
Таков путь, таков девятисот тринадцатый текст,
не забывай тех, кто тебя любит.
Трудно, ублюдок?