Кувырколегия моя,
Кувырколегия…
Страстей-грехов
В худой телеге я.
Я мог соврать бы,
Что всё – стратегия…
Кувырколегия,
Кувырколегия…
Не найти во мне покаяния,
Жизнь помятая, словно трава.
Ни к чему мне чины и звания,
Коли кругом идёт голова…
Коль утроба моя – лишь гарево –
Дожигает меня алкоголь.
Что загадками разговаривать? –
На коленях – какая-то моль…
И смеётся она, конфузится
И с испугу плечо моё жмёт,
Когда мой корешок нагрузится
И чего-то из Хаксли воткнёт.
Но без Хаксли найти бы чётки мне…
Свою спину, утробу взрыть.
Всё нахлёстами резко-чёткими
Искромсать в труху, искровить.
…То гордыня моя похабная.
Ты, гордыня, меня оплыви
И не дай солгать, что непабный я,
Что ничтожно во мне нелюбви.
То, принизив себя растратами,
Душу вычернив в чёрную инь,
Зачинаю загулы с матами,
В склянку белую водки гниль.
Ну, а утром день ненавидится.
Утром – петли овальный вход,
Я боюсь, что душа то ринется.
И душа рваной шлюхой орёт:
«Феофановы дайте чётки мне,
Что угодно за них отдам!
Я ударами резво-чёткими
Изобью свою слабость в хлам.
Что во мне от меня осталось и
Чем хозяин накормит меня?»
А гордыня ей: «Накось выкуси!
Без гордыни не быть вам и дня»
Я душою прилип к динарию,
Вышло – кесарь отец мой и мать…
А на небе та канцелярия
Не захочет входящий мой взять.
Ввечеру сижу нераскаянный
За стаканом - безумная голь, -
Непотребным утробным Каином
Пресневеет внутри моя соль.
Феофановы дайте ж чётки мне,
Чтобы жить, а не глупо быть!
И ударами резко-чёткими
Покаяние заслужить…
Но,
Кувырколегия моя,
Кувырколегия…
Страстей-грехов
В худой телеге я.
Я мог соврать бы,
Мол, всё – стратегия…
Кувырколегия,
Кувырколегия…