Высота и свобода - кем-то устроенная красота; сошедшая с пирса стихийная даль и берег, собравшийся воплоти из моих нарисованных снов и услышанных слов. Море встречает ласковым касанием волны, нежно ударяет по пальцам руки и брызгами растворяется в полудне.
В несезон на этой край приходят созерцать, улыбаться кораблям, что решают растаять вдали и молиться о том, чтоб всегда где-то ждали.
В конце пирса, превращающегося в воду, стоит рыбак – спиной к городу и ловит свободу, хватая за жабры древнюю добычу на свою удачу. От его действий нельзя отвести взгляд, точно он шаман, совершающий обряд.
Но он – ловец морских жителей, впрочем, не очень беспокоясь за улов, вышел рыболовить в шторм. А я – ловец таких людей и мгновений, в которых отражается суть каждодневных сражений – запечатляю и гадаю, что дальше делать с образом живым, с профилем красивым и улыбкой, застывшей на губах во время короткого прощания…
Мне думается, этот человек, наверняка из семейства пилигримов, у которых свойства души таковы, что жить им и жить вечными скитальцами, переплетаясь с судьбами других берегов и дальше уметь избавляться от своих оков только в движении от края до края, собирая капли воды и осколки света новых сторон. По утрам, мятежный дух, подгоняемый ветром, приводит его на этот край суши и мира, чтоб он мог видеть, как мир рождается заново и стоять до тех пор, пока закатное небо неторопливо отдаёт себя на откуп ночи.
Стоя во всю величину, он закидывает удочку в шторм, отправляя крючок в пучину, зная крутость и силу волны. И ждёт. Он вытаскивает снасть и забрасывает снова. Его участь в том, чтоб однажды, запуская вновь её в море, и, смотря за горизонт, встретить того, кто идёт навстречу ему по водной глади – тогда небо отменит тьму и больше не случится бури.
Рыбак, забрасывая снова снасть, постигает тайны и всё отпускает. Он тысячи лет скитаний сбрасывает, отправляя в море крючок, ожидая улова истины и доброты.