Я любил её искренне, со страстью,
Не имея её, в плане плоти, ни разу,
И смотрел на неё робко, очень несмело,
Потому, что она не имея меня - поимела.
Потому что дверей перед ней нет закрытых,
Для её красоты, описуемой, сотни открыток,
Были созданы, лет миллионов, - задолго,
Зевсов, Ра, с пор как тянется к вечности Волга.
Мы сидели за пивом, пила она мало,
Но её от глоточка уже накрывало,
И её обаяние было изменно,
Но и я был другим, ей глоток, а мне литр наверно.
А она захмелев говорить начинала,
О признаньях моих причитала,
- Посмотри, на меня, - говорила, - без краски!
Думал я , "мне мила красота твоей маски".
Так и были мы дружны, я к ней, она мимо,
Но она отступала как можно красиво,
В отступленье меня за сердца задевала,
Я опять отступал, но ей было так мало.
Она верила мне и читала признанья,
Я хирел в тех потоках и боли незнанья,
Разрывали мне фибры, свищи образуя,
Отзываясь конечно страданьями всуе.
А потом, я писал, что она победила,
В чем она громко книгу закрыла,
Будто нашей истории, - толстую книгу,
Скинув с плеч в уголок в исступленье веригу.
Я не видел её, она мама и трижды,
Не скажу, что сонет наш достоен быть книжным,
Но теперь за оградой моих вдохновений,
Этот малый стишок был рождён из забвений