Первый день календарной зимы.
Всё не слезть с разбитной кутерьмы.
Видно маятник, взяв амплитуду,
в бесконечный ушёл перекур,
не надеясь растущую груду
ожиданий, желаний, прелюдий
хоть на день приодеть от кутюр.
След стыдливый вчерашнего дня.
Те же шашни, интрижки, возня.
Разрушенье последних ступеней
к храмам съёжившейся доброты...
Восьминотное сладкое пенье
о награде во имя терпенья,
где в запевках литые коты.
N-й день разведения рук.
Сводок с словом пронзающим крюк,
да разгулом числительных в текстах,
за которыми немощь и плач.
А казна всё милует потешки
оголтелых, притёртых, потешных,
да чинушек спонсирует ржач.
Новый день по указам пути,
за которым, крути ни крути,
только траур прижился в фаворе,
замещая бесхозность полей.
Новый день торжествующей своры,
где цветут казнокрады да воры,
насмехаясь над сменой ролей.
Первый день не желанной зимы
под глазком "от сумы да тюрьмы"
в лабиринтах имперской старушки,
всё не верящей лику зеркал.
Отыскать бы в карманах полушку,
выпить с горя, снять с жизнюшки стружку...
и опять под покров одеял.
Предстояние долгой зимы.
Загулять бы, да кто даст взаймы:
нам сподручней, в счёт будущих "выгод",
не взимать миллиарды купюр.
И как странно, что мы с этим свыклись,
и, скорее, безропотно вымрем,
чем хоть час проживём от кутюр.