Ты плакала -
хотелось всех простить:
гигантов, карликов
и соразмерных телом;
за всех хотелось Господа просить,
и за преступников закоренелых:
"О, Господи,
ну в чём же их вина,
когда в них зверь
сильнее, чем рассудок,
а жалость в них,
как зуб , удалена,
а жажда крови
буйствует в сосудах."
Ты плакала,
и робкая душой,
и силой мускулистой небогата,
и жизненною волей небольшой
к фронтальной зоне
не во всю поднятой.
Я утешал тебя,
я говорил:
"Не плачь!
Жизнь на Земле -
фрагмент извечной жизни.
Мы нарекаем "жертва" и "палач",
и страшно нам,
и горестно на тризне.
А сильные,
не вздрогнув,
мелюзгу
прессуют
в своих мышцах и скелете,
они не тратят жалость и тоску
на всё-про- всё
причисленное к снеди.
Мы тоже снедь
и мастера поесть.
А кто, скажи, не любит поживиться
чужим добром,
умом,
надеждой, если есть?
Ну кто не прочь
добычей насладиться?!
Плачь иль не плачь,
обыденный процесс,
и мы его венец,
пусть неказистый;
мы - капитал,
мы накопили вес.
Мы все теперь,
мой друг,
капиталисты!