После расставания с Павлом прошло около двух месяцев. Ольга потихоньку расправляла плечи, оправляясь от стресса, привыкая к новой жизни. И всё было бы ничего, но зашла мама, узнавшая от соседок об их разрыве с мужем и пришедшая с целью расставить точки над «и»:
- Вы, что с Павлом разошлись? – кипя, праведным гневом вопрошала мать. - Отвечай!
- Да.
- Почему ты мне ничего не сказала? – с некоторой вкрадчивостью решила продолжить она расспрос. (Ольга не знала, что ответить, и потому молчала.) - Ну, значит так, - теперь решительно, с видимым раздражением и жаждой мести, продолжила мать, - Коль ты решение принимала сама, то и выпутывайся сама. У тебя пособие, голубушка, какое? Ты о чём думала?.. А я беру отпуск и уезжаю в деревню строить дом. Вместе с отцом. Он не знает и не узнает.
На этих словах мама ушла. Она действительно взяла отпуск, и не один, а три (почти на пять месяцев) и уехала перестраивать дом. Как и обещала, вместе с отцом.
Ольге было очень обидно и больно, хотя она и не ожидала особой поддержки от мамы. Однажды ей довелось уже оказаться в схожей ситуации, когда Илья только родился. Тогда Ольга попросила маму помочь, чтобы несколько часов поспать, на что услышала в ответ:
- Ты ребёнка рожала сама? Вот и расти сама. Я своего вырастила и заниматься буду только собой. Я дала себе зарок, если в 45 выйду на пенсию, удалю на ногах косточки и буду ходить на каблуках.
У мамы было поперечное плоскостопие. Ольга не понимала тогда, что это очень больно и пожалела по окончании разговора в первую очередь себя. Ей было слишком обидно от того, что она впервые хотела поделиться с мамой своими трудностями, обратилась за помощью и та ей отказала и даже не попыталась выслушать и понять.
Ольга просила тогда отложить операцию на пару месяцев, хотела рассказать, как болит спина, что она не может наклониться, чтобы взять Ильюшу из кроватки, что ей больно ходить и ноги она может поднимать только с помощью рук, что она не спала уже почти неделю, потому что не может лечь из-за приступов кашля, которыми будит Илью, поэтому все ночи напролёт сидит на кухне, чтобы включать свет и хотя бы с помощью чтения коротать время, но мама не стала слушать даже про спину, оборвав на полуслове, и была непреклонна:
- Я хочу сделать ремонт в квартире. Потом прооперируюсь, и когда гипс снимут, поеду в деревню – строить дом…
Ольга понимала, что просить дальше бесполезно – её в маминых планах нет.
Мама прооперировалась неудачно, ничего не вышло. Однако больше месяца обе ноги были в гипсе, т.е. мама не могла обслуживать толком даже себя. Накануне операции, согласно её незыблемому плану, родители затеяли ремонт…
Отец стал выпивать. Ольге приходилось порой жить на два дома: убирать, готовить… Отец очень благодарил Ольгу за то малое, что она могла делать иногда для них. И Ольга высоко ценила.
В её жизни не было другого человека, относящегося к ней с такой теплотой и любовью. Она очень любила папу. Любила с самого детства. Маму это всегда раздражало, но она умела, как называла это сама, «держать фигу в кармане». Поэтому, когда, например, ясельные воспитатели спрашивали: «Ой, у вас такой муж видный, ещё и шить умеет? …Мы сказали, какое славное платьице, кто тебе сшил, Оленька? Она ответила: это мой папа», мама, не теряясь, жёстко парировала: «Как вы можете верить ребёнку?»
Пережив то: плачущий, не спящий, болеющий Илья, с кулинарными «закидонами» муж, разваливающееся на куски тело после родов, немощная мама…, теперь Ольге было не столько обидно, сколько просто трудно – она понимала, мама была права по сути: и ребёнка Ольга рожала сама, и решение о разводе принимала сама…
Мама ушла, дверь закрылась, разговор стал скоро только воспоминанием – было и прошло…
Проходя от двери мимо зеркала, Ольга глянула... и задержалась – на неё смотрела чужая женщина: «Неужели это я?» – сперва с ужасом, а потом с интересом стала рассматривать себя Ольга. Из зеркала смотрело суровое заострённое лицо с холодными потухшими глазами и синяками вокруг. А когда-то оно было кокетливым личиком хохотушки, где два синих глаза, как две звезды источали свет, завораживая и пленяя.
«Нужно что-то делать». Ольга заглянула в кошелёк, там было немного денег. Она стала переодеваться в парикмахерскую (тянуть было не в её правилах): сняла халат, обнаружила на себе ужасные трикотажные трусы советского пошива, с дырой. Полезла в ящик с бельём, не нашла ничего приличнее…
«Ну и ну! В кого я превратилась за эти даже не два ещё года?! У меня нет ни одной новой вещи, ни пары обуви, ни даже трусов, - удручённо размышляла Ольга, - с этим делать что-то нужно определённо».
Ольга подстриглась и осталась довольна. Вернувшись домой, уложив Ильюшу спать, пересмотрела вещи на предмет: чего бы продать, чтобы на что-то жить.
Вещей годных на продажу оказалось немного и все, в основном, из девической жизни. Из той, когда она получала повышенную стипендию и ежемесячно ездила в Польшу продавать разную дребедень, зарабатывая с поездки около двухсот долларов.
В начале девяностых это было шикарно не только для студентки, но даже для работающего человека. Плюс папа баловал. Он всегда шутя говорил, что красивые мадамы должны одеваться красиво. В общем, Ольга перед замужеством имела приличный гардероб с вечерними платьями, к каждому наряду пару обуви и сумочку. Одним словом, ни в чём не нуждалась.
В то время она была завидной невестой: молода, красива, умна, с живым характером, к тому же в перспективе с квартирой – подарок родителей к свадьбе. Но это было тогда. А теперь…
Теперь Ольга смотрела голодными глазами, как ребёнок доедает кашу, в надежде, что его подведёт аппетит и ей останется хотя бы немного. Аппетит Илью, как правило, не подводил, и Ольга часто оставалась совсем голодной.
Она не представляла, как жить дальше, ведь даже для того, чтобы кормить Ильюшу, Ольге уже пришлось продать свадебное платье, коляску. А теперь ещё дать объявление о продаже вечерних платьев и комплекта покрывал.
Продолжение следует