Я шел по лужи плачущим глазам,
сломав хребет ботинком небу,
лежащему в подошвах. Вырезал
у стекол мерзлую гангрену -
аппендикс канувшего лета,
испитого, отпетого спросонья,
что тает словно сигарета.
Сочились листья желтой кровью
к подолам парковых аллей.
В кустах стеклянные бутылки,
зарывшись в землю до бровей,
из горла дождь и ветер пили,
опохмеляясь, как всегда.
Луна горела. Ночью, с кем-то,
молчали крыши до утра.