Не люблю белые интерьеры.
Сразу ощущаю
запах фенола,
даже если это комната в моем сне,
а в этом сне
всегда белая комната;
в ней я задыхаюсь от больничного запаха,
но только в этом сне
я получаю письма от великана.
«Здравствуй,
старый исполин», -
всегда шепчу я ,
раскрывая конверт
и стараюсь заснуть во сне,
чтобы выйти из этой больницы
к своему другу.
Но это не просто:
нужно пройти по длинному коридору,
затем просочиться мимо тучной медсестры
и открыть двери пожарного выхода.
За ним беснуется
холодная горная река.
Её барашки течения
хватают меня за ноги.
Я делаю к ним шаг.
Холод сковывает тело,
и река несет меня
куда-то вниз.
Я бьюсь о берега,
лечу по водопаду,
и медленно замерзаю.
И вот,
когда разум
почти выключается от холода,
в груди зажигается жар.
Тело снова
становится гибким,
я открываю глаза
и выхожу из воды.
________________________________
Он,
как всегда,
сидит в свой пещере
и смотрит на большой костер.
Я сажусь рядом
и протягиваю руки к огню.
- Сегодня ты прислал мне картину,
я обязательно
вставлю её в рамку.
На ней
ты рисовал горы и овраги
по которым идет твой путь.
Какая сложная у тебя дорога.
Какие у тебя мозоли
на сбитых нога.
Он устало кивает
своей головой,
и я вижу его седину.
В этом сне
говорить могу только я.
Чтобы он ответил мне,
нужно пройти
в ещё один сон,
но пока что
я к этому не готов.
С рождения я был
болезненным ребенком,
не уживался в садике,
школе,
институте -
этакий
заморыш интроверт.
И вроде
нет смысла для жизни,
если бы не сказка,
которую мне подарили
сны.
Седой великан,
тычет пальцем в картину
и показывает
на скользкие покатые склоны
позади высоких вершин.
Киваю в ответ головой –
это я виновник
опасности на его маршруте.
Так получилось…
- Прости меня, -
говорю ему,-
ты же знаешь,
что я опять слетел с катушек.
Он кивает головой
и гладит мою руку.
Он всегда прощает меня.
Он столько раз
спасал меня от беды,
и всегда прощал.
Почему?
Об этом в третьем сне,
но пока
я к нему не готов.
В семье
я был старшим ребенком.
Тогда таких
принято было называть
черновик.
В принципе,
этим всё все сказано:
что-то недоформулировано,
что-то стерто,
почеркано
и большие-большие пробелы.
Я научился заполнять их сам
с помощью книг,
фантазий,
а в последствии
писем от великана.
Великан
пристально смотрит на меня
и показывает вверх -
он имеет в виду луну.
Я улыбаюсь в ответ,
потому что знаю:
великан вспоминает
о нашем первом знакомстве.
Я глажу его
по большой и сильной
ладони.
- Мой усталый,
седой великан, -
говорю ему,
и у меня на глаза
накатываются слезы.
Это произошло в старших классах:
однажды,
я накричал на мать,
жестко осадил отца,
а затем бросился из дома
в хмурую
осеннюю ночь,
сел на лавочку
во дворе соседнего дома
и долго смотрел
в темноту
своего подъезда.
За мной
никто не выскочил
и не пошел искать.
В груди
нехорошо сжалось
и запекло.
Я поднял глаза вверх
и увидел бледную луну
в прорехе облаков.
Тогда мне пришло первое письмо.
Я прочитал его
«Каждое утро
луна умирает
от острой
сердечной недостаточности,
но вечер
ей всегда дает ещё один шанс.
Этот мир - черновик,
но не спеши закрывать его.
Он не идеален
только с одной стороны,
со стороны глаз
которые его читают.
Он всегда недолюблен,
всегда одинок,
но в нем ещё
столько страниц.»
В подъезде появились две фигуры,
и я бросился
к своим родителям.
Великан усмехается.
- Ну да,
тогда я увидел руки отца,
сбитые и натруженные –
он всю жизнь работал на стойке.
Увидел усталые плечи матери,
и понял,
что многого не заметил
в их беглом почерке
на моих страницах.
Дело вовсе не том,
что они писали не так,
а в том,
что я не умел это читать.
Великан кивает головой
и тычет мне в грудь
своим пальцем.
– Да, да, -
соглашаюсь я , -
потерпи немного ,
я ещё не готов
к третьему сну.
Следующее письмо
пришло мне,
когда в институте на лекциях
один студент заявил,
что у него
пропали деньги в перерыве.
Он встал в дверях аудитории.
Все стали кричать
и искать вора.
Кто-то предположил,
что это я –
молчун и нелюдимым -
от таких
можно ожидать
чего угодно.
Мне нечего было ответить,
кроме того,
что я
ни за чтобы
не взял эти деньги.
Во мне полыхнуло пламя,
и тогда я увил
второе письмо от великана:
« В мире
нет злобы и вражды -
есть отсутствие любви.
Не стоит обижаться на мир
без любви.
Ведь до тебя
никто не принёс её
туда.»
Я встал
и рассказал ,
за что люблю каждого
из присутствующих,
а после
снял с себя всю одежду
и вышел из лекционного зала.
Никто меня не останавливал.
Я шел по коридору,
шокируя окружающих.
Вдруг мне на плечи
легла куртка.
Это был,
тот студент,
что обвинил меня
в воровстве.
Тогда я впервые
отыскал реку,
по которой можно было
спускаться к великану.
Он подбрасывает дрова в костер
и с улыбкой смотрит на меня.
Мне становится немного душно
и я хватаю
воздух ртом.
Не спеши, -
прошу его, -
дай ещё пять минут,
и я пойду
в третий сон.
Потом
его письма стали приходить регулярно,
и иногда
я спускался к нему в гости
поболтать.
Вернее,
говорил я,
а он просто слушал.
Но вот однажды
он отвел меня
в дальний угол пещеры
и отодвинул в сторону
шкуры.
Он научил меня,
как проходить в третий сон.
Это было лишь раз.
Я долго восстанавливался
после третьего сна,
но это стоило того,
стоило услышать
его голос.
Мой великан
очень расстраивался,
из-за того,
что мне пришлось пережить,
но наша дружба
побеждала все преграды,
а его письма
становились смыслом моей жизни.
Недавно
он снова стал простить
отправиться в третий сон.
Я обещал ему,
и в этот раз
пришел за этим.
Я встаю
и направляясь
в дальний конец пещеры.
Великан с тревогой смотрит на меня.
Я улыбаюсь
и вытаскиваю из кармана
его последнее письмо:
«Если кажется,
что с годами
в сердце
всё больше и больше дюн,
а у неба над тобой нет тебя,
то пришло время понять,
что ты лишь метафора
чьей-то чужой любви,
обитающей за горизонтом
твоей нерешительности.»
Я подхожу к углу из шкур
и отодвигаю их в сторону.
Передо мной черная бездна,
сотканная из холода,
тишины
и безразличия.
Почему всю мою жизнь
я борюсь с холодом?
Наверное,
потому что
с точки зрения великана,
это единственное олицетворение
окружающего мира.
Я делаю шаг вперед.
Холод обволакивает меня.
Жар в груди
старается бороться,
но скорость падения
увеличивается
и холод
начинает зарождаться
внизу живота.
Он атакует
снаружи и изнутри.
В груди жар
становится больше-
жжет невыносимо-
но скорость
опять возрастает.
Делаю вдох
сырого воздуха
и холод проникает в горло.
Моя грудь
зажата им
со всех сторон.
Силы пламени уже не хватает,
и костер внутри ужимается
до маленького уголька.
Я делаю последнее усилие
и разворачиваю
окоченевшее тело
лицом вниз –
к месту падении,
и выгибаюсь дугой так,
чтобы начало удара
пришилось на грудь.
Дно.
Вспышка света
и разрывающая на части
боль в груди.
А-а-а-а-а-а-а-а!
_______________________________________
Я делаю глубокий
вздох и открываю глаза.
Великан
с прежней тревогой
смотрит на меня
и держит за руку.
- Как ты? –
раздается его теплый
и густой голос.
- Всё хорошо, -
говорю я
и облизываю пересохшие губы, -
привет.
- Здравствуй, -
кивает головой великан.
- Ты звал меня в это сон, -
говорю я тихо, -
зачем?
Возможно,
это последняя встреча.
- Нет, -
улыбается он –
тебе ещё придется
потерпеть меня.
Просто,
ты постоянно хочешь
задать мне один вопрос,
на который
у меня давно готов ответ.
- Да? –
я вопросительно смотрю на него, -
Да!
Я подвигаюсь поближе,
чтобы видеть его глаза -
мне сейчас кажется,
что это важно.
- Скажи,
- говорю ему , -
к чему это все?
Я,
ты,
эти письма.
Зачем я здесь,
в этом сне?
Зачем я тебе?
Великан
задумчиво смотрит
куда-то
вне этой пещеры.
- Идея наших писем -
она гранью снов,
и когда ты проснёшься,
то узнаешь всё.
Ах, да,
не успел отправить тебе письмо, -
он достал из кармана белый листок
и развернул его:
«Только
у снов о любви
нет металлического привкуса
жизни».
- А сюда я звал тебя,
чтобы сказать лишь одно, -
на глазах великана
выступили слёзы.
Он тяжело вздохнул,
скомкал лист
и бросил его в костер.
Пламя ярко вспыхнуло
и озарило великана.
Я видел
только его лицо
с бегущими слезами,
как будто оно
увеличилось в размерах
и заполнило
всё пространство.
Губы великана
немного дрожали:
- Я учил тебя любви,
потому что сам
люблю всех,
но хочу
чтобы ты знал,
что больше всех…
всегда…
я люблю
лишь тебя…
Его голос стал удаляться.
- Слышишь?...
люблю лишь тебя…
лишь тебя..
тебя…
Великан стал растворяться
«Время просыпаться»,-
подумал я,
и снова увидел пещеру,
потом пропасть…
______________________________
Костер в жилище великана
горел по-прежнему ровно.
Великан
помахал мне рукой
________________________________
Река,
пожарный выход,
медсестра,
длинный коридор…
___________________________________
Я открыл глаза
и помотал головой.
Это получилось
очень вяло
и медленно.
Белый интерьер
и запах фенола.
- Ну что, батенька, -
продолжил наш разговор
Иван Петрович, -
я, как начальник
кардиологического отделения
центральной городской больницы
должен сказать,
что Ваш второй инфаркт
чуть не унес Вас
с нашей грешной Земли.
Я слабо улыбнулся в ответ.
Он поправил мне подушку
и приподнял голову.
Я окинул взглядом палату:
шкафчики,
лекарства,
прикроватная тумбочка,
на ней моя тетрадь стихов
с надписью
«Письма великана»
и лента кардиограммы.
Я облизнул губы:
- Нужно кардиограмму
в рамку убрать.
Я обещал ему.
Узкая и длинная картина
получилась.
Но ему будет приятно.
- Что? – спросил Иван Петрович.
Я закрыл глаза.
______________________________
Длинный коридор
и свет в его конце.
Я улыбнулся –
это светлячки.
Нюанс этого выхода из сна
в том,
что в коридоре
живет рой светлячков.
Я протягиваю к ним руки.
Они облепливают ладони
и щекотят пальцы.
Я открыл глаза
и поежился от леденящего ветра.
Вокруг
безжизненная пустыня
в которой возле костра
сидят двое:
я и Бог.
- Проснулся?
- спросил он.
- Ага, -
ответил я
и поближе подвинулся к костру.
Теперь я понимаю,
откуда в моих снах
столько холода.
- Мы не договорили,
- сказал Бог, -
я соглашусь, с тобой,
что этот мир –
черновик.
В нем столько почерканного,
недолюбленного
и ещё много пустых страниц.
- Значит,
ты не против моей теории,
что этому миру
нужен особый писатель,
который бы заполнил
пропущенные страницы?
- Не против.
Даже -
«За».
И мне
очень импонирует
твоя теория о великанах,
которые могут писать
письма о любви.
Нужно только,
чтобы о них все узнали
и тогда
найдется тот человек,
который допишет
этот мир.
Я улыбнулся в ответ.
На меня снова
напала дремота.
- Подожди, -
говорю я Богу, -
я ещё чуть-чуть посплю.
Светлячки.
____________________________
Белый интерьер.
-Что-то Вы меня пугает,
батенька,
- говорит Иван Петрович, -
с Вашими идеями
о кардиограммах в рамках.
- Я же говорю,
что Великану будет приятно,
И давайте обсудим
мою выписку
из больницы.