С тобой я становлюсь мягче, как пластилиновая ворона. Обычно сильная, жесткая, резкая, язвительная. Но когда я рядом с тобой, вся моя годами усердно создаваемая защитная броня плавится и сползает к ногам, как старая отслужившая свое кожа. С тобой мне хочется быть настолько раздетой, что даже кожа кажется неуместным бременем, и это даже если откинуть эротический подтекст вышесказанного. Хотя рядом с тобой мне нравится быть обнаженной, нравится, как ты взглядом прикасаешься ко мне из другого конца комнаты, а у меня по телу бегут мурашки. Но с тобой, наверное, первый раз за мои недолгие 35 лет мне настолько спокойно, что хочется снять с себя все те изощренные системы защиты, которые я мастерски изобретала, и прикоснуться к тебе самым нутром. Ластиться, вить в тебе гнездо, соприкасаться сухожилиями и капиллярами.
Я - поэт, я с детства создавала это понятие близость, я придумывала для нее десятки новых слов, которые настырно отвергал T9 и все существующие словари. Но, если честно, только рядом с тобой я смогла ее ощутить, и тогда вся моя баррикада из слов рухнула в одночасье, сдавшись силе тактильных ощущений. До тебя я отчаянно избегала прикосновений, я сжималась в комок, даже когда меня пыталась обнять лучшая подруга, и единственным допустимым телесным контактом было отстраненное рукопожатие, в которое я вкладывала ровно столько силы, чтобы дипломатично дать людям понять: держитесь от меня на расстоянии.
Когда я попыталась поддать этот феномен психоанализу, конечно же Фрейд отправил меня в детство, где пятилетней девочке очень хотелось обнять свою маму, но каждый раз она натыкалась на фразу: " Я не люблю эти телячьи нежности". Моя мама любила меня, очень, но в то время моя мама, такая же сильная, самодостаточная, независимая женщина, а точнее, просто женщина, которую жизнь отхлестала по щекам так, что и дышать было нечем, женщина, которой жизнь переломала все ребра и хребет и тем самым сделала той самой зимней вишней из старого советского сериала, должна была вырастить в себе эту жесткость, броню, которая была необходима, чтобы она и я могли выжить.
И выжили ведь, только совсем разучились обниматься.
А потом пришел ты. И я сижу в конвертике из твоих рук и плечей, сплетаясь с тобой где-то на уровне перегородки предсердий, и пластилиновая ворона оживает, слыша, как ты выдыхаешь мне в шею:" Ты пахнешь домом".
13.12.2019