Любовь к жизни. Часть 3. По рассказу Д. Лондона
Первая часть.
Обмотки его износились,
И ноги содраны там все,
До мяса. Нету одеяла.
Ружьё и нож он потерял…
Шапка его тоже пропала,
И спички так же вместе с ней,
В кисете ж спички сохранились,
За пазухой спрятаны те.
Взгляд на часы. Они ходили.
Не забывал их заводить.
Спокоен был. В полном сознанье.
Страшная слабость лишь была.
И болей нет. Есть не хотелось.
О еде – неприятна мысль.
До колен оторвал штанины,
И обвязал ими ступни.
Ведро почему – то не бросил.
Вскипятить надо кипятку.
Прежде чем к кораблю начать там,
Тяжёлый, как предвидел, путь.
Движенья медленными были.
Дрожал он, как в параличе.
Сухого мха собрать задумал.
Подняться ж на ноги не смог.
Несколько раз он встать пытался,
На четвереньки только встав,
Пополз. Дополз к больному волку,
Посторонился даже волк.
Облизнул морду, еле двигав,
Клыками. Путник увидал,
Язык волка был жёлто – бурый,
Не красный. Слизью весь покрыт.
Выпив кипятку, он поднялся.
И медленно очень пошёл…
Хоть силы были на исходе,
В каждой минуте отдыхал.
Он шёл неверными шагами,
И так же брёл за ним и волк…
Четыре мили лишь до ночи,
К этому морю он дошёл.
Ночью он кашель волка слышал.
Иногда крик и оленят.
Понял, что - волк за ним тащился,
Надеясь – человек умрёт.
Раньше него. И будет пища.
А утром, как открыл глаза,
Увидел – на него волк смотрит,
Тоскливо, но и с жадностью.
Как заморённая собака.
Стоял понурив голову,
Поджавши хвост. Дрожа на ветре.
Угрюмо скалив зубы там.
Прекрасная была погода.
Началось бабье лето тут.
Могло держаться и неделю,
Иль завтра же закончиться.
На след к полудню нападает,
Другого человека след…
Тащился тот на четвереньках,
Думал: «Возможно, Билла, след?»
Подумал вяло, равнодушно,
Ему было уж всё равно.
Не стал чувствовать, волноваться,
Боли совсем не ощущал.
Дремали нервы и желудок.
Теплившаяся жизнь всё ж в нём,
Гнала вперёд. К этому морю,
И к этому там кораблю.
Ягоды ел там с пескарями,
Пил кипяток. Так же следил,
За больным волком. За ним шедшим,
И не спуская глаз с того.
Конец пути увидел скоро,
Того, кто полз там впереди…
Обглоданные его кости,
Мешочек так же увидал.
Такой же, как его, из кожи.
Зубами волка порван был.
Поднял. Но удержать не в силах,
Такая тяжесть для него.
Билл до конца его не бросил.
Ха – ха! Он посмеётся там.
Возьмёт мешочек на корабль,
И засмеялся хрипло он.
И волк уныло подвывая,
Тупо на путника глядел.
«А как же будет он смеяться,
Над Биллом. Если – кости тут?»
Он отвернулся. Да, Билл бросил,
Его. Но он всё ж не возьмёт,
Золота. И сосать не станет,
Он кости эти Билла, тут.
«А Билл бы стал, на его месте…» -
Размышлял он, тащась вперёд.
На озерко набрёл он к полдню,
Пескарей начал в нём искать.
И наклонившись над водою,
Он отшатнулся, увидав,
В воде своё изображенье,
Таким страшным было оно.
Вторая часть.
Трёх пескарей он там увидел,
Не мог он вычерпать до дна,
Попробовал поймать ведёрком,
Потом отбросил эту мысль.
Упасть, он, в воду побоялся.
От слабости в нём утонуть.
И по реке плыть отказался.
На бревне, плававших в мели.
На три мили он сокращает,
То расстоянье в этот день.
На следующий –лишь две мили,
Теперь на четвереньках полз.
К концу пятого дня осталось,
До корабля миль может семь…
Не мог пройти он в день и мили,
На четвереньках только полз.
Падал без чувств, а по следам там,
Так же тащился больной волк.
Колени содраны до мяса,
И от ступней красный был след.
Хотя порвал он и рубашку,
Чтоб обернуть свои ступни.
И он увидел, как волк лижет,
Его кровавые следы.
И ясно он себе представил,
Каков будет его конец,
Если он сам не убьёт волка,
Пошла тут страшная борьба.
Тащились оба, полумёртвых,
Через пустыню Севера,
Подстерегая там друг друга,
Кто первый уже нападёт.
Будь то здоровый волк – смирился б,
Человек. И не стал бы там,
Сопротивляться. Но попасть чтоб,
К этому. Думать аж не мог.
В утробу к этой мерзкой твари,
Почти падали. Стало тут,
Ему противно. Бред начался,
Галлюцинации пошли…
Однажды он пришёл там в чувство,
Дышал над ухом уже волк.
Отпрыгнул волк назад. Споткнувшись,
От слабости даже упал.
Но человек не шелохнулся.
Не испугался даже тут.
Страх не имел над ним уж власти,
Раздумывая он лежал.
Четыре мили и не больше,
До корабля осталось тут.
Он видел его совсем ясно.
Но их ему не одолеть.
Не проползёт и полу мили,
И всё – таки, хотелось жить…
После всего умирать глупо,
Всё что он уже перенёс.
И он крепился. Копил силы.
Лежал там тихо на спине.
И слышал хриплое дыханье,
Подкрадывался волк к нему.
Дыхание –над самым ухом,
Щёку царапнул уж язык,
Словно наждачною бумагой,
Тут руки вскинул человек…
Как когти там пальцы согнулись,
Но те схватили пустоту.
А для уверенных движений,
Сила нужна. Которой нет.
Волк терпелив был. И он тоже.
Полдня лежал, борясь уже,
Он с забытьём. Сторожа волка,
Который хотел съесть его.
Которого он съел бы тоже,
Если бы мог. А в забытье,
Почувствовал прикосновенье,
Его руку лизал язык…
Клыки слегка сдавили руку,
Давление стало сильней.
Волк изо всей силы старался,
Вонзить зубы в добычу тут.
И тут рука ту пасть схватила,
Челюсть сдавила волчью вмиг…
Другая рука схватит волка,
И волка телом придавил.
Рукам там не хватало силы,
Чтоб уже того задушить…
И он вонзает в шею зубы,
Через полчаса кровь пошла…
Его рот полон был той шерсти,
И тут почувствовал во рту,
Как тёплая сочится струйка,
В измученный его живот.
Словно свинец туда вливали,
Расплавленный. Но он стерпел.
На спину там перекатившись,
Через мгновение уснув…
Третья часть.
На китобойном судне «Бэдфорд»,
Было несколько человек,
Заметили с палубы вдруг там,
Странное существо вдали.
По берегу, ползло то к морю,
Едва уже двигаясь там…
Не могли понять эти люди,
Что же такое это там?
Они учёными там были,
Сели в шлюпку. Поплыли там,
К берегу. И там увидали,
Всё же живое существо.
Но вряд ли его назвать можно,
Было, там человеком. То –
Не слышало там ничего, и так же,
Не понимало, корчилось…
На песке, как червяк гигантский…
Продвинуться вперёд не мог.
Но оно там не отступало.
Шагов двадцать в час двигалось.
И вот там через три недели,
Лёжа на койке, человек,
Рассказывал там со слезами,
О том, что с ним произошло.
Он бормотал что – то бессвязно,
О своей матери, ещё ж,
О Калифорнии, и доме,
Среди цветов. Про апельсин…
Через несколько дней сидел он,
С учёными там за столом,
В кают - компании «Бетфорда»,
Средь изобилия еды.
Тревожно провожал он взглядом,
Там каждый съеденный кусок,
Что в чужой рот исчезал. С лицом,
Он, сожаления взирал.
В здравом уме был. Но там с чувством.
Ненависти к каждому с них,
Кто там сидел за столом этим,
Был страх – не хватит, мол, еды.
Расспрашивал он о запасах,
Провизии на корабле.
Все успокаивали. Он же,
Не верил уже никому.
Тайком заглядывал он часто,
Там в кладовую корабля.
Чтоб убедиться, правда ль это.
Что хватит им провизии.
Все стали замечать, что он там.
Стал поправляться с каждым днём.
Толстел на глазах уже прямо,
Качали все там головой.
Теории начали строить,
Став ограничивать в еде.
Но он всё больше раздавался,
В ширину в поясе своём.
Посмеивались там матросы.
В чём дело, знали они там.
Учёные же проследили,
За ним. И тоже, всё поняв.
После завтрака пробирался,
Он незаметно там на бак,
И словно нищий, тянул руку,
К матросу, что тогда там был.
Тот ухмылялся. Но давал всё ж,
Кусок морского сухаря.
Человек хватал его жадно,
Как скряга на него глядя.
За пазуху его тот прятал,
Такие же подачки там,
Давали так же ухмыляясь,
Другие моряки, ему.
Учёные там промолчали,
Оставив там его уже,
В покое. Сами ж потихоньку,
Осмотрят койку там его.
Набита была ж сухарями…
Матрац был полон сухаре!
Во всех углах сухари были,
Но он был там в здравом уме.
Он только принимал там меры,
На случай голодовки там.
Учёные на то сказали.
Что, то, пройдёт все ж у него.
Действительно – прошло всё это,
Прежде чем «Бедфорд» встал тогда,
На якорь в гавани известной,
То Сан – Франциско уже там.
---------------------------------
От автора: все названия рек, местностей - умышленно
Тут не указаны. Они нам ничего не дают. А если скажут,
что очень длинно, скажу – я как мог сократил рассказ,
ибо больше некуда, терялся смысл.