***

Жар печки озарял черты раскосые.
Простой напев туманил тишину.
Дурман из трав, касания, ветви с косами...
И бред сквозь боль... Надежда... Не помру.

На утро веник, взгляд червленый с проседью.
Ващеный кров для тела и питьё.
Приполз к её чужбине ранней осенью.
А вспомню ль сколько суток здесь -враньёёё...

Солдат из стана вражеского племени.
Упал к коленям девы у костра.
Она коснулась лба, кудрей и темени.
И я упал в глубины чудо-сна.

Вопил в агонии, жаром приговоренный.
Свинцом прошитый будто решето.
Она шептала:"Милый, обездоленный".
Или... Другое что-то, но не зло.

Варила травы, мази и припарочки.
Для смерти ставила ловушки так легко.
А я лежал на бирюзовой лавочке.
Ловил от рук приятное тепло.

Касания рук - отдельная история.
Цепляла боль на кончики перста.
И из неё плетя фантасмагории.
Бросала их на языки костра.

Перебирала волосы и прядками
Играла как ребенок...веселО...
Тепло сбегало кружевами, складками.
Окутывая бренное нутро.

Когда я смог ходить, водила к озеру.
Смеясь, хлестала плакунОм по швам.
Когда же вьюги воду подморозили,
Собрав котомку, вывела к сеням.

- Иди спеша, не медли, без оглядочки.
Коль оглянешься, я не отпущу.
Захочешь встретить, по ерошь ты прядочки
На темечки... Ступай, я не грущу...

И побежал по просеке указанной.
Страх охватил внезапно, тяжело.
Её искал я после, Недосказанную.
Но не нашел ни леса, ни село.

Кудрей касался и не раз я до волос седых.
Их теребил, и дёргал сгоряча.
Но девушка из дней младых моих, лихих...
Уж не коснулась моего плеча.