Грустных историй вагон у меня.
Я с детства жила, род мужицкий кляня.
— К стенке уродов! И всех расстрелять! —
Горько твердили и бабка, и мать.
Дед приходил, накушамшись вусмерть.
— Пёс окаянный! — кричала бабуся,
Пряталась в подпол с детьми, в море слёз.
Дедка по пьяни буянил всерьёз.
Есть и другой в анамнезе дед,
Большой человек был, интеллигент.
Пил он культурно: один. На морозе
Пьяный уснул — полноги отморозил.
Бабушка та марку чётко держала,
Что муж — алкоголик, не разглашала:
Стыдно. Не скажешь такое нигде.
А мы находили бутылки везде.
— Что за свинья ты? — мама рыдала,
В папку-пропойцу шмотки кидала.
В зюзю упившись, он что-то мычал,
Утром глаза прятал, скорбно молчал.
Замуж я вышла по глупости рано.
Был благоверный властитель дивана,
Тяпнуть любил и налево ходил,
Мерзко ругался, бухой гамадрил.
Муж у подружки - шарахнутый дятел,
Жизнь всей семье он на славу изгадил:
Есть до зарплаты три сотни рублей -
Квасит. И лупит жену и детей.
Мать-одиночка в подъезде соседка,
Пьют у неё пацаны-малолетки.
Свалит на смену их горе-маман:
В хате на сутки бедлам и шалман.
Вечером вижу мужицкий наплыв
Там, где пиваса сто видов в разлив.
Как же, скажите, мне с этим жить?
Верить в мужчин, доверять им, любить?
Счастье уже, если трезвый придёт?
Если хотя бы детей не побьёт?
Нет уж! Скотине место в хлеву.
На хер их всех! Одна проживу.
Июнь 2019