Би-жутерия свободы 123

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 123
 
О превратностях судьбы щуплой девчонки с вздёрнутым носиком и издёрганными нервами можно написать убогий роман, не смакуя деталей. Но в историю она вошла скромно – повторы захватывающего повествования оправданы, виновных нет. Документация – не стопка судебных бумаг, с завершающим ударом судейского молотка, находящая прибежище в архиве. Родители держали её в такой строгости, что разозлившись, она вылакала бутылку «Бакарди», предварительно отдавшись за неё, и сбежала из дому на острова Самоа(больщения), где на неделю сошлась с таинственным  незнакомцем, а через год принесла им двойню в киевском Подоле. С того момента она перестала рассматривать пользование косметикой как нарастающий внешний долг перед природой, а роды рассматривать в зеркале как кончину беременности. Так в жалкой лачуге появились на свет осуждённые Богом на пожизненные злоключения сиамские близнецы и наёмные убийцы Евдоким и Моня Жалюзи (по матери Пролежни), девизом которых стало: «Око – за не прооперированное око. Зуб – за не долеченный зуб мудрости».
Последующие годы мальцы действовали, не сговариваясь, в своё удовольствие. Они пришли к выводу, что справедливость вроде эспандера – вещь растяжимая, и зависит от того, в чьих он руках. Когда-то доктор, отозванный санитаркой с поста, поставил им диагноз «Слоновая болезнь», и они получили угрожающие письма от охотников за бивнями и любителей иметь женщину вскладчину.
Братьев нельзя было причислить к мелкой шушере. В них рвались на волю Громила и Убийца, между которыми сложились диапозитивные слайдовые отношения (с посторонними они расплачивались надменной монетой). Из непосильных и носильных вещей по-настоящему сиамцы любили всего три – немецкий пулемёт Максим, американский автомат Томпсона и непревзойдённое произведение русского умельца Калашникова.
Иногда они развивали просто бешеную деятельность, забывая, что по ним может заплакать психиатрическое отделение, учитывая, что сами они относили себя к неисправимым романтикам, наслаждавшихся запахом свежескошенных голов в фильме Тинто Брассо и Гуччионе «Калигула», в котором «Ящик Пандоры» не наполнен Гаванскими сигарами. Но тем не менее братьям удавалось в результате высокого коэффициента сексуальной деятельности и спортивного накала придти к обоюдному согласию и разорвать ленточку на финишной кривой, где их ждали: послеобеденный сон и женщина с тёплыми руками вместо согревающего компресса.
Они не были лишены аппликатора благоразумия и не подались на щедрые посулы неблагонадёжного типа, пытавшегося превратить их в человека-мула, перевозящего наркотики. В комнате переговоров, с их стороны в её угол проследовал вежливый братский отказ. Как ни странно, у Мони и Евди были разные группы крови, но лимфа одинаковая, а с ней и устойчивый иммунитет к Человеческим поступкам. Это не мешало им мечтать об ограниченном помещении вкладов и о плоском телеэкране, наполненном плазмой крови их жертв, уже не подлежащих перекличке.
С самого рождения эти неразделимые бараны-архаровцы стремились к ночному рациону радистов от души и закоренелых преступников в обществе, где им все пути раскрыты кошельками раззяв, и меценатов волындавшихся с опробованными женщинами экзотичных пород и вызывающего поведения, которые и не подозревали, что вооружённого бандита вылечит только пуля.
В активе братьев было три расплывчатых убийства, пять заказных поджогов, семь преднамеренных ограблений, бесчисленное количество раздвоенных изнасилований и серия неосуществлённых  нападений с применением оружия. Таков был далеко неполный послужной список их достижений.
Семейная традиция шла от жёноненавистника деда Арсения Жалюзи – опытного столяра, сглаживавшего дурное впечатление рубанком (как настоящий правоверный он верил в Корантин и лазурное небо Италии), и от бабки, тренировавшейся на досуге в мочении яблок. Евдоким и Моня продолжили их дело, но в унитазе.
У деда  была своя, запряжённая парой гнедых, семейная повозка к местам совершённых им незначительных преступлений, наготове швейцар с бакенбардами у «Запасного выхода» и, предвосхищающая ратные подвиги потомков, залихватская песня, воспевающая расчленение и бацилл в бахилах:

Как ты спала, моя любовь, как ты спала!
В твоих ногах моя валялась голова.
Я обнимал тебя отрубленной рукой,
На горле пальцы кисти обрели покой.

Они расходятся в вопросах:
Кто зарезал, кто разбросил.
Они не сходятся во мнении,
Моцарт кто был, кто Сальери.

Твои застывшие раскрытые глаза
Смотрели в ужасе. На части разрезал,
Обкладывал, как блюдо, ягодицами,
Предплечье на живот, веки с ресницами.

Они расходятся в вопросах:
Кто зарезал, кто разбросил.
Они не сходятся во мнении,
Моцарт кто, а кто Сальери.

На грудях выломанное брошено ребро.
Клочок волос почти такой, как у Дидро.
И зубы выбитые ссыпаны на пах
Не в назидание, на непомерный страх.

      Несмотря на недоработки в рифме и не отшлифованные места, песенка «Отлетели мои календарные годы» достигала должного эффекта, производя гнусное впечатление в овациях.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #124)