...и стоит у меня в ванной комнате корзина для белья. в меру упитанная, всем корзинам корзина. вот, прихожу домой, вымою руки, и давай кормить ее всяческой грязью - хлопковой и синтетической, материальной и метафизической, мысленной и словесной.
села в краску. наташка сказала, что у меня спина кривая. пролила на себя борщ. а у наташки ноги иксиком и лицо лошадиное.
хватит ли порошка, чтобы все это отмыть?
если бы меня спросили в детстве, какой грех является самым страшным, я бы ответила, не задумываясь. убийство же, конечно. ведь нет ничего сокрушительней, необратимей, ничего кромешнее, ничего не... и, по-своему, по-детски, была бы даже права. но сейчас, набрав годов по двадцатипятибальной шкале, прожив едва ли много, но местами ярко, а местами тускло и прозябающе, пришла к несколько иному выводу. самое страшная, неотмываемая наша грязь - осуждение. мы не убиваем ежедневно прохожих, но ежедневно их осуждаем. эта хлябь заполняет нас до краев, ходим и булькаем, но продолжаем, продолжаем. что же, Show Must Go On.
...у бывшего парня отвратительного вида жена, древняя, как египетский сфинкс, да и носом так же не вышла. как же он с ней, ну это...? да, и носки закинуть не забыть. тьфу, блин! лайкает же их совместное фото кто-то. нет, blyaдь, не носков моих, а этих людей, на которых мне плевать. да, плевать. слюнями и кислотой.
осуждения стало нашей второй кожей. без нее холодно, без нее ранимо. кажется, что своего, врожденного, эпидермиса просто напросто не хватит. и это понятно, окружающая среда действительно царапает нас, как хочет. бывшие находят других настоящих. приятельницы завидуют. бабуськи на лавочках готовы отправить на инквизиторское пламя за пирсинг и зеленые волосы. и все это один большой, огромный, непоколебимый миксер.
жизнь называется.