«Не видать нам боле нашего Добрынюшки,
Были раньше мы одно, нынь – половинушки.
Разлучила, отдалила зла судьбинушка,
Сгинул во поле, пропал-то наш детинушка.
Не слыхать нам больше речи молодецкия,
Как не слышать во дворе и речи детские,
Не сложилось, не сбылось, но что по поделати,
Коль Олёшку шугануть, кого приветити?
Не идти же за купца за толстосумого,
Не бывать мне гостью хитрому подругою,
Не хочу идти за князя чужедальнего,
Отпеванья ожидать себе венчального.
Уж тем более не нужен мне посадский люд,
Послыхала, повидала, как они живут.
Хоть христянка, не желаю, во христьянстве жить,
За коровой, с поросями не хочу ходить.
По Добрынюшке-то сколько было плачено,
Уж сторицею, почай, всё оплачено.
Коли более-то нет на свете милого,
Так пришла пора идти хоть за постылого.
Ой, пойду-ж я за Олёшеньку умелого,
Друга может и неверного, да смелого.
За того ли за бродягу за Левонтьича,
Да за бабьего насмешника поповича».
«Ох, Настасьюшка Микулишна, спохватишься.
Пожалеешь о своей-то, о сумятица,
Ты же узами святыми узаконена.
Пока дитятко моё не схоронено.
Муженёк-то мой, Никитушко Романович,
Никогда бы не смирился со обманами.
Шестьдесят годков прожил, да состарился
А состарившись, Никитушка, представился.
Я честной вдовой, почай, сколько лет живу,
Лишь сыночка своего одного и жду…
Не вина твоя, что берут тебя,
А моя беда, что совсем одна,
Ох, останусь я на свете сиротинушкой,
Со удовкиной своею со кручинушкой».
Слезно плакала честна вдова, да жалилась,
С ней, Настасьюшка Микулична печалилась.
«Не по воле я иду, не по охоточке,
Как во море-окиян, да на лодочке,
Страшно матушка, да что скажи поделати,
А бежать в чужи края, нету смелости.
Оттого-то и иду я за Олёшеньку,
Что от князюшки не жду уже хорошего…»