Был Робеспьер из клана адвокатов,
И чемпионом по числу речей,
Его филлипика, хула и эскапады,
С годами становились горячей.
Презрев, как зло и знатность и богатство,
Он равенству намерен был служить.
А казнь, и вместе с ней и рабство.
Во Франции мечтал искоренить.
Но рухнули темницы и законы,
Бастилия сумела быстро пасть,
И одолев сторонников короны,
Вдруг санкюлоты захватили власть,
Его пьянила полная свобода:
Он возглавлял воинственный Конвент,
И направлял стремления народа,
В жестокий исторический момент,
Стал Робеспьер суров и беспощаден,
И, начиная с казни короля,
Врагов отечества, от черни и до знати,
На гильотину строем отправлял.
Хотя в анналах галльских революций,
Немало было знаковых фигур.
Он и своих заставил содрогнуться,-
Бескопромиссной яростью к врагу.
Под властью якобинского мажора,
Провел о "Подозрительных закон",
И укротил жестокостью террора.
Марсель, Лион, Вандею и Тулон.
От плеоназмов общество борзело,
Прекрасно зная, что Фемида и слепа,
И, также как на римском Колизее,
Его вердикта слушалась толпа.
Но вот однажды в апогей дискуссий
Он дискурс повернул наоборот;
Лишив Конвент надежды и иллюзий,
Тем, что назавтра он изгоя назовет.
Так, исчерпав все факты и резоны,
Достал угрозу как последний аргумент.
И ощутив себя привычно вне законов,
Ткнул пальцем в перепуганный Конвент.
Трибун ушел и встал Конвент с коленей;
Ведь каждый может стать врагом в толпе,
И депутаты после жарких прений,
Сошлись на том, что враг - сам Робеспьер.
Напрасно коммунары бунтовали,
И призывали отменить декрет.
Трибуна той же ночью задержали,
Поставив точку в дьявольской игре,
Остались депутаты непреклонны,
Не собираясь впредь испытывать судьбу,
И гильотиной, также как Дантона,
Был обезглавлен пламенный трибун.