V.
Эля стояла уткнувшись воспалённым лбом в прохладную раму окна.
Во дворе шёл и шёл непрерывный дождь.
Она не думала ни о чём и лишь изредка она вырывась из смутного замешательства.
Ох, всё она знала.
Наступали сумерки, стало быстро темнеть.
Эля зажгла лампу, села в кресло и уткнулась лицом в ладони.
Она ждала очень долго, и вдруг вскинулась: постучали в дверь.
Вошёл Остап. Смущённый, он боязливо осмотрелся и сел не сказав ни слова.
Эля встала и ждала.
В замешательстве он посмотрел на неё.
— Я с таким трудом выбрался из дому: головная боль невыносима. Что ты мне скажешь? Боже великий, как ты угрюма! Что с тобой?
— А ты болен?
— Нет, я просто пьян. Теперь я всегда такой,— с хрипом выдавил Остап.
— А ты поймешь ли, что я тебе скажу?
— Ну же, говори!
— Итак, слушай: впредь не желаю видеть тебя. Я решилась порвать с тобой.
Он содрогнулся и идиотически всмотрелся в Элю.
— Не прерывай меня, иначе уйду молча. Впрочем, ты лжёшь: ты не пьян. Ты ничуть не пьян.
— Нет!
— А ты болен?
— Нет, нет! Говори всё, говори!
Серьзная, Эля посуровела.
— Ты смеёшься! Ты полагаешь, что я во власти каприза. Неправда. Я никогда не была с тобой столь откровенна. Вот тебе наконец...
Она внезапно обессилела.
— Ох, какая откровенность,— бессознательно проронила она.
Эля взяла себя в руки и села рядом с гостем.
— Остап, я было соглала тебе: я не могу быть твоей. Твоя любовь была такой бурной– она оглушила меня. Я была так счастлива. Ты первый, кто полюбил меня, но я тебя не люблю.
— Не может быть!
— Может! Я полагала, что с тобой прежнее всё забуду... Но ты слишком слаб. От тебя должна исходить страшная, нечеловеческая сила, иначе я теряюсь... бессильная... Ох, нет по мне сильного мужчины. Мне нужна рядом такая мощь, в которой я растворилась, забылась. Тысячекратная моей мощь, чтобы я ощутила себя бессильной, и стала бы деткой. Ты же слаб и робок. Ты намного боязливей меня...
Она смолкла.
Он схватил её за руки, стиснул до боли и выхрипел:
— Продолжай, продолжай!
— Ох, пусти, пусти... Больно... Я должна чувствовать, как чужая сила возносит, захватывает меня, и я снова сувствую себя деткой и не помню взрослых бед и обид... А от тебя исходит отвращение. К себе и ко мне...
— Я люблю тебя!— глухо откликнулся Остап.— Я никогда не испытываю отвращения к тебе.
— Ты лжёшь! Лжёшь! Совсем напротив: я часто, очень часто отвратна тебе. Тебе напомнить?! Помнишь ли ты, как мы стояли на перроне? Некий мужчина целовал свою девушку, а та робко озиралась вокруг. Ей было так тревожно и больно расставаться с милым. Разве ты не подумал тогда: «Ах, и она так стояла рядом с первым её любимым. Она боялась посторонних глаз и крайне печалилась провожая его!» Ужель ты не подумал так? Или ты думаешь, что я не заметила, как ты дрогнул от боли? Мельчайшая крохотка тебе претит. Всё, что есть во мне, что меня окружает причиняет тебе боль. Всё связанное со мной казнит тебя. Я же вижу, как неоступно тебя преследует мысль: «Ах, разве не здесь она стала женщиной?! И вот здесь она сидела с ним и вспоминала первую их совместную ночь?!»...
Я не могу терпеть твоё безмерное отвращение к моему прошлому, ты понял..? Я не желаю этого бремени. Нет и нет! Не желаю... Ох, как я устала!
Она бессильно уронила руки.
— Ты хватаешься за меня, но я тебе не соломинка,— продолжила она помолчав.— Тебя казнит тревога, которую ты хочешь заглушить любовью. А я желала взять тебя за руку и растворить своё отвращение в твоей тревоге. Но мне недостаёт сил...
Эля снова смолкла, глаза её наполнились слезами.
Остап что-то невнятно прохрипел.
Эля насторожённо взглянула на него.
Полные болезненного страха, глаза его округлились.
— Не оставляй меня!.. не оставляй... Без тебя погибну. С той поры, как встретил тебя... когда полюбил, я стал совсем другим, лучшим... Любовь твоя укрепила меня... Я уже не вижу страшных снов...
Он схватил её за руки.
— Ты напоила меня надеждой... и я отчаянно схватился за неё... Я люблю тебя. Я забуду обо всём. Я стану силой и властью необходимыми тебе, желанными тобой...
Он плакал как дитя.
Эля полнилась нетерпением.
— Ты не можешь быть сильным! Не оговаривай себя! Не утрудняй себе моего болезненного разрыва. Ты забыл о том, что думал всего пять минут назад... Разве ты не корил меня, бывшую любовницей Гордона, а прежде него– смешного студента? Здесь, да, здесь и сейчас?! Пойдём со мной, и я покажу тебе дом, где пережила долгие, долгие часы страсти.
Она глумливо рассмеялась.
— Разве ты не в силах представить себе, не в силах ощутить отвратительной грязи, которой мараешься, любя женщину, тело которой прежде обнимали руки другого? Ха-ха-ха... Лишь распалённый страстью похотливый юнец не ощутил бы опасности и боли... Поди прочь! Не желаю видеть тебя! Я не люблю тебя!
Остап совсем забылся. Он снова схватил её за руки и сжал их.
— Позволь хотя бы видеть тебя, королева. Хе... хе... Ты же моя королева! Рядом с тобой я чувствую себя таким сильным. Привести к тебе его, понимаешь ли, его, короля? Прикажешь мне привести сюда Гордона? Но ты уж не отталкивай меня! Я тотчас приведу его...
Он смеялся как безумец.
— Я знаю волшебное слово! Он тотчас появится тут! Его страсть к власти куда сильнее любви к тебе...
Она топнула.
— Не хочу его, ненавистного!
— Да ты его любишь, моя королева. И я его люблю... Станем-ка любить его вместе. И мы обретём свои счастьица под сенью его мощи, мы станем детками, ха-ха-ха... и перестанем бояться... ха-ха-ха... я так страшно боюсь...
Эля встала.
— Между нами всё кончено! Уйди! Такова моя последняя воля! Я не желаю видеть вас обоих. Хочу быть одной. Гордон лжец. Он не любит никого. Он всего только старается внушить себе, что любит. Но он не таков.
— Напротив, он любит тебя, тебя, ведь ты... ты...
Он встал и замешкался.
— Послушай, Эля... Позволь мне хотя бы... Прошу тебя об одном... Позволь мне изредка приходить и видеть тебя...
— Нет! Ни за что! Не желаю! Вы мараете меня взглядами... Вы пожимаете мне руку с мыслью о том, как легко завладеть мною, бывшую во сласти того и другого. Я брезгую вами! Иди же! Прочь!
Он осклабился как безумец.
Эля встрепенулась: её обескуражило выражение дичайшей тревоги гримасы Остапа.
— Чего ты страшишься?— тихо шепнула она и невольно содрогнулась.
Он шагнул навстречу.
— Чего ты страшишься??
Остап мгновенно переменился.
— Иди ко мне. Я скажу тебе. Подойди же, подсядь ко мне.
Она послушалась Остапа.
Он склонился над нею.
— Боюсь, что... что...
Мгновенно он охватил её голову и впился зубами в шею.
Эля крикнула от боли.
Остап остыл. Он метнулся в дальний угол и стал там, безвольно обмякший.
Тянулись минуты. Дрожащая Эля втиснулась в противный угол комнаты.
С безумной усмешкой Остап всё смотрел на неё. По щекам его сползали крупные слёзы, но лицо оставалось совершенно невозмутимым.
Наконец опомнившись, он всмотрелся в окно на улицу и долго так простоял без малейшего движения. Затем он медленно обернулся и пристально вгляделся в Элю.
— Верно я перепугал тебя,— равнодушно произнёс он.— Временами у меня случаются припадки... Ну вот уже... пожалуй, я пойду...
Он сел и снова встал.
— Но всё-таки, не привести ли мне Гордона?
Он смерил её долгим взглядом и улыбнулся.
— Итак, будь здорова... ты права... Я больно исстрадался тем, что... тем, что... Ну да...
Кончиками пальцев он коснулся её руки.
В дверях он столкнулся с Полей Вронской.
Выйдя, он прислонился к стене чтобы не рухнуть.
Переведя дух, он начал спускаться по лестнице, но сразу обессилел.
Остап на ступенях. Всё вокруг него завертелось. Необычно огромное небо стало сплошным заревом огня. Жёлтые молнии впадали в солнце...
Остап потерял сознание.
Станислав Пшибышевски
перевод с польского Терджимана Кырымлы