Можно было бы написать: «придавленный Хаитом», но написано «судьбой», потому что! Однажды, уже на третьем курсе учебы, Тунину нужно было пойти в город, в увольнение. Но поскольку в казарме в выходные дни, по традиции, должен
оставаться хотя-бы один сержант, то оставили Тунина. Когда офицеры-командиры взводов разошлись по домам к обеду, а в казарме остались несколько человек, Гриша решил все-таки уйти в город самовольно на пару часов. Оделся, подтянул ремень, начистил сапоги и пошел, конечно, через известный самовольщикам проход. Чтобы дойти до трамвайной остановки, надо было пройти пешком, спускаясь вниз по склону улицы Клочковской. Приближаясь к остановке, Тунин увидел идущего ему навстречу командира роты Хаита. Григорий вздрогнул! Но спокойно, четко отдав честь, то есть приветствовал, и пошел дальше. Осторожно оглянувшись, он оценил обстановку. Хаит ускорил шаги, перешел на другую сторону улицы, явно направляясь в училище. Тунин же выбежал на дорогу, собой остановил первую машину, буквально, у своих ног. С
шумом остановилась серая «победа». Голосом и поведением, не терпящим возражений, Гриша сказал: «Вези быстро вверх и поверни направо перед училищем!» Сам заскочил в машину через заднюю дверь и улегся на пол. Лежа на полу добавил: «Гони сколько можешь, я заплачу,» и передал ему десятку. Гришина получка была 80 рублей в месяц. Машина рванула и помчалась. Почувствовав, что совершается поворот направо, он поднялся с пола. Когда доехали до «колючки» -проволочного ограждения, крикнул: «Стоп!» И выскочил из машины.
Проскочил сквозь проход в проволочной ограде, побежал через спортивную площадку, раздеваясь на ходу, забежал в свою казарму. У своей койки уложил верхнюю одежду и фуражку. Одетый в одни майку и трусы, обутый в кирзачи (кирзовые сапоги), он с книгой в руках уселся на проходе около турника, посредине казармы.
Через минуту – другую раздался голос дежурного по роте: «Смирно!» Это
означало, что пришел командир роты. Вместо положенной и привычной для курсантов команды «вольно», Хаит дал задание дежурному: «Найти командира 54-го отделения и ко мне!» Но пройдя коридор и войдя в казарму к своему кабинету, он увидел Тунина, читающего книгу. Взявшись за ручку двери своего кабинета, глядя на Григория удивленно, ротный выкрикнул:
«Тунин! Ты здесь?» Приоткрыв дверь кабинета, добавил: «Зайдите ко мне!» Тунин встал и ответил: «Слушаюсь.» (В то время команда «Есть» исполнялась только на флоте.) Гриша спокойно сказал ротному, что сейчас оденется по форме и придет.
«Заходите так!» - скомандовал ротный. И Гриша вошел в кабинет, одетый только в майку, трусы и сапоги, что категорически запрещено, и случалось такое очень редко. Хаит спросил Тунина: «Кто вам разрешил выйти в город?» И между ними
состоялся такой диалог.
- Никто! И в городе я не был.
- Только что мы встретились на улице, и вы меня приветствовали.
- После обеда я из казармы не выходил.
- Ну!! Тунин, я сейчас тебя прибью!
И схватив со стола перьевую, чернильную ручку, угрожая воткнуть ее Тунину в живот, крикнул:- Только что я тебя видел на улице в городе, как ты попал в казарму? Говори!
- Из казармы я не выходил.
-Ну! Ну! Я тебе это припомню. Уйди с моих глаз!
- Слушаюсь.
И Гриша вышел. Нигде и никогда об этом инциденте Хаит не вспоминал. Ни на собрании, ни при построениях курсантов.
Горечь от того, что его – командира роты, нагло и чисто обвели, вероятно, испытывал. И затаив злобу, ждал удобного случая, чтобы жестоко отомстить. Такой случай ему представился. И месть его исполнилась в превосходной степени,
когда он сказал, для Тунина судьбоносное и не соизмеримое с его проступком, слово: «Выгнать». Месть Хаита жестоко и беспощадно изменила жизнь Григория. Маме, главному человеку с кем переписывался, сообщил, что он не лейтенант, а рядовой солдат и, возможно, приедет домой устраиваться на работу. Он жив, здоров. Работать сможет на любой сельскохозяйственной работе. Начать можно шофером. Но пока он на срочной службе.
Лейтенанты ВВС в новой, синей, парадной форме, а недавно Гришины подчиненные, друзья и товарищи разъехались по всей стране в положенный им отпуск. А через месяц устремятся к местам, назначенным им в стране и за границей, для
прохождения службы. А он в свои 20 лет остался рядовым солдатом – банщиком.
Когда Тунин отсиживал арест на гарнизонной гауптвахте, на принудительных работах для арестантов, к нему подошел солдат с голубыми погонами на плечах и сказал, что он сержанта-курсанта узнал, что видел много раз, как сержант водил отделение на занятия, и представился – Слава Булычев, служит в комендантском взводе при училище. Тунин, как курсант-сержант, холодно отнесся к такому знакомству тогда! А теперь, когда сам солдат – салага, новенький во взводе, Гриша не знал, как веси себя при встрече с Булычевым. Но тот оказался выше всякой мелочной суеты, первым протянул Тунину руку. Доброжелательно, с искренней улыбкой, благородно и культурно поздоровался с Гришей. Грише стало легко. Пожимая руку, тоже улыбнулся. Мало того, он начал Гришу успокаивать, давать какие-то советы по службе и напоследок сказал: «Не горюй так сильно! Я на «губе» бывал не раз. Переживем. Наша жизнь впереди!»
В коллективах при совместном, казарменном положении, при одинаковом питании
и одинаковой одежде, при незначительной разнице в возрасте, когда отсутствуют внешние признаки приоритета личности, решающее значение приобретает внутренний мир человека. Очень быстро определяются друзья, товарищи, не товарищи и антагонисты. Первыми товарищами Тунина в комендантском взводе стали Виля - сапожник из Черновцов и Коля - колхозник из Молдавии. Личный состав взвода был многонациональным. Явное большинство составляли узбеки, казахи, туркмены, татары, киргизы, таджики. Один молдаванин, один болгарин, один русский, один еврей и
человек десять украинцев.
Командир взвода – капитан, который занимался обустройством всего училища, взводом не занимался и в казарму не приходил, а все права и обязанности по управлению взводом, передал своему помощнику -старшине сверхсрочной службы. Во взводе пятьдесят человек. Сборище писарей, почтальонов, строителей, банщиков, дежурных на КПП (контрольно-пропускной пункт), химиков и посыльных. В комендантский взвод присылали людей, не пригодных для несения службы в боевых воинских частях. Старшина дослуживал свой сверхсрочный срок. Человек
грузный, не активный. Вечерами во взводе не появлялся. Отдал все на откуп сержантам срочной службы, лишь бы его не отрывали от семейных дел. А результат обычный в таких случаях.
Частые самовольные отлучки, очень низкая производительность труда строительной группы, беспорядок в казарме, низкая дисциплина и расхлябанность солдат, пьянки, драки. Одним словом-ЧМО (чуди, мути, обманывай), модным в то время. Неприглядная репутация комендантского взвода беспокоила руководство училища, для которого комендантская служба была необходимым придатком, проще говоря, вечной веригой. Осенью, ближе к зиме, обеспечивающие учебный процесс службы, а именно комендантский взвод и аэродромно-технический батальон, перевели «на зимние квартиры», то есть из палаточного городка обратно в казармы. Осмотр казарм осуществляла комиссия под руководством заместителя начальника
училища. По его приказу разыскали Тунина и привели к нему. Тунин четко по уставу доложил о том, что прибыл по его приказу. Он поздоровался с Гришей за руку и предложил ему, фактически, сделку, говоря о том, что Тунин готовый офицер,
что был три года командиром классного отделения, что он предлагает следующие условия устного договора.
Первое – он назначает Тунина помощником командира взвода и возвращает звание сержанта.
Второе – Тунин навоит уставной порядок во взводе.
Третье – Если получится все хорошо, то он будет просить начальника училища, разрешить Тунину на следующий год сдать экзамены в составе какой-либо выпускной роты, и как результат, стать выпускником-лейтенантом. Естественно, Гриша
согласился, при том с большой радостью.
На следующий день, при общем построении личного состава всех обслуживающих служб училища, заместитель начальника училища, полковник Котлинский подвел итоги перехода на осенне-зимний период и зачитал приказ о назначении Тунина помощником командира комендантского взвода, о присвоении ему звания «старший сержант» и
призвал всех уважать помкомвзвода, помогать в поддержании уставного порядка в подразделении. В общих чертах Тунин уже представлял все те работы, которые производились взводом, так что новое положение его не пугало. После общего
построения, первым поздравил Гришу рядовой Булычев. Он широко улыбаясь, сказал: «Поздравляю Вас! Товарищ старший сержант и наш командир!» Гриша ему ответил доброжелательно и тоже с улыбкой: «Спасибо, товарищ рядовой Булычев!» Взгляды их встретились, между ними проскочила искорка доверия. И началась Тунина комендантская служба-каторга с ежечасной, ежесуточной, беспощадно скрупулезной требовательности к себе и, по возможности, к подчиненным.
Подъем, построение, физзарядка, строем на завтрак, развод на работы, обед, ужин, поверка личного состава, отбой – все это надо было начинать, практически, с нуля. Тунин стал серьезно присматриваться к людям. Заметно было, что люди сходились в кучки по интересам, а не по списочному составу отделений. В свободное от службы время азиаты говорили на своих языках, и Грише было трудно разобраться в их взаимоотношениях. Русский Булычев прибился к двум украинцам. Еврей Виля и молдаванин Коля были очень дисциплинированными солдатами, и ни к кому не
примыкали. Серьезные трудности возникли, когда командир взвода ушел в свой очередной отпуск, а Тунин остался один.
Сразу-же появились отказники от строительных работ. Работы проводились по постройке шлакобетонного забора, заменяя проволочное ограждение. Люди понимали, что нельзя заставлять строить забор человека, который числится писарем, связистом или почтальоном. Поэтому группы строителей формировались на добровольных началах.
На утреннем построении для развода людей по местам службы, обычно, сразу отпускались люди, обслуживающие штабную работу училища: почтальоны, писари и секретчики. Командир определял внутренний наряд по взводу. И наступал самый
неприятный момент- формирования строительных групп. После отправки строителей, оставшиеся в строю солдаты, распределялись по караулам и КПП.
Командира взвода нет. На утреннем разводе Тунин перед строем объявлет: «Кто
желает сегодня пойти на строительство?» Молчание. Желающих нет. Дает команду: «Желающих пойти на строительные работы, прошу выйти из строя!» Никто не шевельнулся. Тунин подошел ближе к солдатам, которые вчера работали на
строительстве, и спросил: «Товарищ Насивалиев, вчера Вы работали на стройке, почему сегодня не желаете работать?» Ответ был дерзким и уверенным: «Не могу и не хочу!» «Еще есть такие?» - спросил Тунин. Молчание. Тунин дал команду:
«Товарищам рядовым, которые работали вчера на стройке, выйти из строя!» Вяло, но вышли все. Он дал следующую команду: «Ефрейтор Гамзаев, отправляйте группу на место работы. Ефрейтор вышел из строя и повел людей. На месте неподвижным остался один Насивалиев. Тунин спросил: «Кто может заменить Насивалиева?» Откликнулся Булычев. Гриша ему сказал: «Булычев, догоняйте группу».
Кабинет командира взвода и коменданта училища находится в помещении КПП.
Вечером, после ужина Тунин за своим рабочим столом в помещении казармы, рассматривал какие-то бумаги и грустно задумался. Подходит к столу Булычев и говорит: "Товарищ командир, что вы так переживаете? Ну не пошел солдат на
работу сегодня, пойдет завтра". Тунин глянул на него, а тот ехидно улыбается. Грша жестом предложил ему присесть рядом с собой и начал объяснять, перейдя на «ты», свое состояние тем, что не нашел еще разумного подхода к людям. Сознавая
свою ответственность, но с чувством беспомощности и одиночества, Гриша высказал ему такие слова: «Понимаешь, Слава, сегодня Насивалиев, завтра Янабаев, молчаливые отказы, симуляция на работе. А мне совершенно не нужны принуждения через гауптвахты, аресты, суды, и тюрьмы. Я думаю, как убедить их мирно, без приключений отслужить свой срок и уехать с честью домой". Булычев долго смотрел на Тунина улыбаясь, медленно встал, говоря: «Товарищ старший сержант, не принимайте все это близко к сердцу. У Вас и у меня все будет хорошо, плохое мы вместе пережили.»
На следующий день, при разводе, опять тот же вопрос, кто хочет пойти на строительные работы выйти из строя!
«Я!» - выкрикнул Насивалиев и вышел из строя, а за ним вся его бригада. Тунин глянул на Насивалиева и ужаснулся. Его лицо было в синяках. «Отправляйте группу к месту работы.» - спокойно скомандовал Гриша и повернулся к строю, давая
следующие распоряжения. Вечером, Булычев, проходя мимо командира, как-то просто, обыденно, без эмоций проговорил: «Вот видите, вчера бастовал, а сегодня хорошо работал, стал трудовиком.» Их взгляды встретились. Он улыбнулся, а Тунин нет.
Но они поняли друг друга. Гриша догадался,-это работа Булычева и его друзей Гудыма и Кравчука. Постепенно Тунин добрался и до строевой подготовке, шагистике. Она всегда планировалась, но не выполнялась, особенно в аэродромных подразделениях. Для начала, Тунин лично проводил строевую подготовку один час в неделю. По своему плану, но строго согласно строевому уставу. И хорошо, что он это сделал. До Котлинского дошли слухи, что комендантский взвод даже строевой подготовкой занимается. Тунин убедил, уговорил коменданта приобрести телевизор в казарму взвода. Начальство согласилось. И купили самый большой, на то время, телевизор. Гриша сам смастерил проволочную антенну и установил телевизор под портретом «вождя». Жизнь пошла веселей. «Веселей» - есть веская причина на то.
До назначения Тунина помкомвзвода, он как-то вечером зашел в каптеру, чтобы поменять продранные портянки. А там трое полураздетых солдат на матраце, расстеленном на полу, полулежат и вдыхают густой, желтый дым, вьющийся из
тарелки, наполненной тлеющими углями. Каптенармус – ефрейтор, увидев Гришу, сказал: «Гриша, закрой дверь на замок и садись вот сюда.» И указал пальцем место для посадки. Гриша подчинился. И начался его первый урок гашишной наркомании.
«План» -называлась сжигаемая масса. Когда ефрейтор понял, что поочередное вдыхание над тарелкой
Гришу не берет, он предложил ему «козью ножку». Это- скрученная из газеты махорочная трубка, раскуренная до видимого жара и сверху заправленная планом. После пары затяжек, опять ничего. Гриша просто не знал, чего ему ждать, что
должно произойти с ним. Но он обратил внимание на странные улыбки всех троих.
Вяло прикрытые глаза, приподнятые щеки, приоткрытый, слюнявый рот, - все это сливалось в постоянную, глупую улыбку. Ефрейтор объяснял
ему, что он еще новичок в этом деле, что и он научится получать кайф. Тунин попросился выйти, и вышел из каптерки. Но когда он прилег на свою кровать и закрыл глаза, о Боже!! Что это такое? Перед ним вспыхнул яркий, многоцветный,
контрастный мир. Мир утреннего солнечного освещения. Живые люди двигались около него. Его девушка со школьных лет, которая училась в Москве, появилась перед ним живьем. Он протянул руки к ней и дотронулся ее груди. Грудь была упругой. Открыл глаза и все исчезло! Он лежал на своей, солдатской койке, в полутемной, вонючей казарме.
Расслабленный и потный с ощутимо глупой, неуправляемой улыбкой чужого лица, но без душевной улыбки и без желания двигаться. Чтобы заснуть и нормально выспаться, он вынужден был закрыть глаза. До засыпания, где и кем только не был Григорий!? В бою лихо сбивал фашистские самолеты. Пел вместе с Карузо. Пил вкуснейшее вино и закусывал домашней колбасой вместе со своими родителями. После кошмарной ночи, утро оказалось нормальным и обычным. Гриша понял, дурман головы – не его. Правда, он еще несколько раз посещал каптерку, но целенаправленно-для изучения предмета и усиления своей убежденности.
Огромная по площади столовая с неподвижными столами и скамейками на двенадцать человек, по шесть с каждой стороны стола, обслуживала курсантские подразделения в первую очередь. Курсанты питались по «девятой норме», то
есть получали и белый хлеб, и сливочное масло. А солдатские, обслуживающие подразделения, питались по «второй» норме и после курсантских. И масло им не выдавали. Тунина- помкомвзвода, а практически командира взвода, приняли в
свою «семью» старшины сверхсрочной службы, которые сутками находились в казармах своих курсантских рот. Из их разговоров Гриша понял, что повара подворовывают продукты, что контроль на КПП слабый или подкупленный поварскими подачками.
Присмотревшись к службе сержантов и ефрейторов взвода, Тунин выбрал момент для неожиданного, летучего контроля КПП на центральной проходной. Он пришел на КПП ближе к полуночи, когда посуточно сменные повара уходят домой. Своим подчиненным он приказал проверять всех и все, как положено по инструкции. Они растерялись. Самые разговорчивые стали заикаться. Особенно старший наряда, сержант, который возразил. Он сказал, что люди знают друг друга, что все хорошо, что давно не было случаев проноса через проходную. Тунин серьезно повторил: «Проверять по инструкции!» Снял со стены инструкцию, заделанную в рамку и вручил ее сержанту, чтобы он освежил свою память.
Когда вереница поваров подходила к КПП, всех пропустили в ожидалку, а потом, по одному в комнату контроля. В работу наряда командир не вмешивался, но строго и внимательно следил за всем процессом. Первыми прошли контроль две женщины, у которых выявили спрятанные мешочки с крупой и сливочное масло. Следующим был шеф- повар Хомич. Этого человека Гриша знал со времени своих трех курсантских лет. Среди курсантов были такие высказывания: «О! Сегодня на кухне Хомич, значит на обед будет вкусный рис.» Или: «О, Хомич знает, как «кирзу», перловку в рис превратить.» И вот, знаменитый Хомич на КПП и его проверяют по всей форме.
Выявили, короче, нашли при нем и колбасу, и масло и приличный кусок мяса. И у последних, двух поварих выявили пронос. Все были задержаны для составления протокола, а выявленные продуты выставлены на стол. Старший наряда, сержант сел за стол заполнять бланк протокола и перечня изъятых предметов. Одна женщина заплакала, прося пощады, клялась, что больше не будет…Тунин подошел к столу,
положив руку на бланк протокола, посмотрел на растерянные, напуганные лица поваров и обратился к их шефу со словами: «Хотите ли Вы и ваши подручные иметь дело с милицией, со справедливым, советским, народным судом, или предложите, что-нибудь существенное, чтобы избежать тюремного срока?» Хомич дрожащим голосом прохрипел: «Нет,нет! Срока не надо. Мы хорошие повара, хотим и дальше работать. К празднику соблазнились. Что-же нам теперь делать?» Тунин им жестко и грубо сказал:
«Первое. Передайте всем поварским сменам столовой, - не таскать продукты
через КПП. Второе, - комендантский взвод кормить хорошо, досыта и всегда, пока я здесь начальник. Иначе, будем «шмонать» вас всех каждый день, как сегодня. И третье, - если вы согласны, забирайте со стола ваши вещественные доказательства и уходите, если нет, то подписывайте протокол.» Все воришки переглянулись, встали, разобрали все со стола и удалились. А сержанту и солдатам указал, чтобы с завтрашнего дня они присматривались к тому, как будут кормить весь взвод, без исключений, а не только отдельных лиц. Через пару дней на солдатских столах появились перемешенные с серыми, кусочки белого хлеба. Кастрюли с борщом или супом на двенадцать человек потяжелели. Тунин принципиально садился за общий стол и ел равную с солдатами порцию. Но, если Гриша приходил в соловую по разным
служебным причинам вне взвода, то его угощали, как сверхсрочника или офицера.
Однажды, когда проводилась строевая подготовка с солдатами, свободными от нарядов на центральном плацу, случайно проходящий по территории плаца Котлинский, подошел к Тунину и похвалил. Гриша взбодрился, почувствовав реальность приближения к своей цели. Зимой, по просьбе группы солдат – азиатов, плохо говорящих на русском языке,
Тунин организовал и сам проводил занятия по изучению материальной части по программе шаферов 3-го класса. Ребята были в восторге!
Последние две зимние, ежемесячные проверки состояния учебной, боевой и политической подготовки, дисциплины и поддержания внутреннего порядка, в комендантском взводе дали весьма положительный результат. Наступила весна. Началась подготовка к переселению всех обслуживающих подразделений в палаточный
городок – лагерь. Для командира взвода и его помощника выделили отдельную палатку стандартного, армейского образца. Жизнь в казарме продолжалась в ожидании приказа о переселении в летний лагерь. Комендант сообщил Тунину: «Готовьте взвод к осмотру. Сегодня, во второй половине дня начальник училища посетит казармы лично». Практически взвод был готов к этому. И все – же, по команде Тунина освежили чистоту помещения, подравняли заправку двухъярусных коек, включили
телевизор на тихо звучащую музыку без свечения экрана. Рабочий стол и табуретку передвинули ближе к стенке, чтобы освободить пространство для ожидаемых начальников. В казарме только солдаты, задействованные в наряде и командир.
Еще по зимней форме, на нем новенькая шапка. Одежда повседневная, хлопчатобумажная, сапоги до зеркального блеска. Начальник училища в сопровождении большой группы полковников и подполковников входит в коридор и поворачивает вправо, в сторону казарм аэродромно – технической службы, (полигона). Взвод находился слева от входной двери. Гриша обрадовался тому, что так случилось, так как знал какие беспорядки и бедлам творятся в расположении «полигона.» Тунин ходит туда – сюда, не садится, чтобы не помять одежду. В уме повторят свой доклад, продуманный заранее: «Товарищ генерал-майор, личный состав взвода находится на местах службы согласно наряду и распорядку дня. Нарушений дисциплины нет. Помощник командира взвода, старший сержант Тунин.» Такие слова он должен произнести и не ошибиться! Открывается дверь и входит генерал, за ним много старших офицеров. Тунин выходит на встречу. Генерал останавливается и смотрит на Тунина, который вдохновенно, громко, но сдержанно, приложив руку к головному
убору, продекламировал свой доклад. Сделав шаг вправо с поворотом налево, остановился и замер. За это время сопровождающие вошли в казарму. Рядом с генералом стоял, в несколько неопрятной шинели, полковник – начальник
«полигона». Генерал посмотрел налево, направо и подал Тунину руку. В ответ Гриша подал свою. Удерживая руку Тунина, генерал, посмотрев на начальника «полигона» и на остальных офицеров, сказал: «Смотрите, и учитесь, как надо служить!» А
Тунина персонально похвалил и сказал: «Молодец! Я помню Вас. Я подпишу приказ о вашем переводе.»
Осматривая помещение и порядок в нем, он обратил внимание на телевизор с тихой музыкой. Проговорил что-то поучительное своей свите, попрощался и ушел. И все ушли. Проверка закончилась!
Теперь для Григория главная задача, не сорваться. Найти в себе силы и волю, терпение и спокойствие для того, чтобы без происшествий дотянуть до перевода его в курсантскую выпускную роту. Через день переселение в палаточный лагерь. Тунин вселился в командирскую палатку с красным, сигнальным флажком. В палатке две койки, две табуретки и стол. Первые сутки после новоселья прошли суетливо, но нормально, без грубых нарушений. Завтра воскресенье, а значит выходной.
В солдатской среде идет своя жизнь, не всегда заметная для глаз командира. Жизнь совершенно разных людей по характеру, по языку, национальности, цвету кожи и волос, уровню развития и воспитания. Тунин, будучи их формальным командиром, старался быть им товарищем, другом и братом. Но в формальном коллективе, пусть даже 50 человек, хорошим для всех, как командир, очень трудно быть. Когда Гриша был внутри коллектива на равных, его солдаты угощали вкуснятинами, присланными из их домов, учили курить наркотик, изготовленный из конопли, доверительно
рассказывали о своих семейных делах. Но изменился его статус. И Гриша был обязан пресекать алкоголь и пьянство во взводе. Самовольщиков и выпивох карать беспощадно. Труд адский, но ему оказывал некоторую помощь Булычев, не гласно и
без сговора. Он это делал своими методами, о которых так и не рассказал.
В палаточном городке первая вечерняя поверка, то есть проверка состава присутствующих солдат, прошла нормально. Все на месте. Дневальный у тумбочки под грибком, часовые по периметру на месте, освещение основной аллеи полное. Вечер теплый и спокойный. Отбой. Тишина. Тунин вошел в свою палатку, не раздеваясь прилег на койку и размечтался о своем, счастливом будущем. И незаметно уснул.
Проснулся глубоко за полночь. В палатке под столбовым фонарем светло. Чтобы не разбудить спящих солдат, он осторожно и тихо вышел из своей палатки и стал в
тень за столбом. И только начал движение к туалету, увидел появившуюся тень из- за проволочного заграждения. Видит, идет крадучись, как кошка к своей жертве, наступая только на носки, Насивалиев. Столб, за которым Тунин притаился, был
вбит далековато от палатки, куда шел самовольщик. Когда он подошел к своей палатке, Тунин начал быстро приближаться к нему, и не громко, но настоятельно приказал: «Насивалиев! Стоять!» Тот мгновенно нырнул за клапан входного проема
палатки. Гриша рванул за ним. Кричать нельзя было. Подскочив к палатке, Тунин резко рванул клапан и увидел спину, уже лежащего на левом боку Насивалиева, на койке справа. Увидев, что тот совершает какие-то активные действия, Гриша схватил его за пояс, а другой рукой за шинель. Но тот, оставив шинель и пояс в палатке, пронырнул под натянутое полотно палатки. В палатке Тунин остался без Насивалиева.
Когда Гриша вышел, самовольщик уже спокойно шагал к своей палатке, с другой стороны. Тунин его спроси, что все это значит, где он был и почему убегает от командира? Он ответил, что просто вышел по нужде, а теперь возвращается. «Я же тебя за пояс схватил и за шинель, а ты пролез под палаткой, оставив все это в моих руках!» - грозно зарычал Тунин. «Нигде я не был, и никто меня не хватал. Я вышел из палатки и возвращаюсь.» - ответил солдат. Ничего больше не говоря, Тунин вернулся в свою палатку, чтобы успокоиться и обдумать происшествие, задыхаясь от гнева и возмущения.
Руки Гриши еще в напряжении от схватки, в памяти картина крадущегося солдата еще не стерлась…А Насивалиев, как ни в чем не бывало!? Такие неслыханные и невиданные наглость и дерзость Насивалиева по отношению к Тунину, трудно оценить без мстительных эмоций. Сидя, стоя, лежа и опять сидя, не находя себе места, Гриша обдумывал ситуацию и свое поведение в ней. Тунин дал себе приказ, почти не исполнимый для себя самого. «Ничего не предпринимать, не делать, не
говорить пока не будет принято спокойное и взвешенное решение, хотя-бы до подъема личного состава.
В голове Тунина невольно, ярко вспыхнули воспоминания. Он вспомнил эпизод из своей курсантской жизни, когда он, что-то подобное, а может быть и хуже, наглей проделал со своим комроты Хаитом. Надо-же такому случиться, чтобы получить мощный удар бумеранга, запущенного некогда сами-же. Душа Гришина истерзанная, израненная наглостью, зримой ложью подчиненного солдата. Корчась от гнева и желания уничтожить злодея, он представил себе душевное состояние Хаита в то время, когда тот в своем кабинете, видя явную ложь и запредельную наглость, хотел воткнуть в Гршин живот перьевую ручку. Не выдержал Тунин свою собственную установку-приказ.
Вышел из палатки, разбудил командира отделения, выдал ему винтовку без патронов и приказал ему, отвести Насивалиева на гауптвахту училища, которая
размещалась в караульном помещении. Начальника караула Тунин предупредил, что записку об аресте принесет, когда прибудет начальство. Он, конечно, отказал в приеме без документов, и правильно сделал. Тунин пошел к дежурному офицеру по училищу, объяснил ему ситуацию и попросил дать команду начальнику караула, принять злостного нарушителя дисциплины на гауптвахту. Насивалиева закрыли в пустующей гауптвахте. После подъема, завтрака и
развода Тунин пошел к коменданту и все рассказал. Попросил его дать Насивалиеву строгий арест по предписанию, а содержать его на местной гауптвахте. Так и сделали. При строгом аресте, в те годы, арестанту полагалось, через
день, выдавать только питьевую воду и сто граммов хлеба.
Еще зимой комендант, оценив службу Тунина, и не желая самому ходить по караулкам с проверками, оформил предписание, дающее право проверки караула, на его имя. Пользуясь этим правом, Тунин вечером того-же дня зашел в караулку, чтобы проведать Насивалиева. Глянул в смотровое окно и увидел веселого, расстегнутого солдата, который уплетал вкусную, курсантскую пищу. Тунин вежливо попросил начальника караула- младшего офицера соблюдать требования устава, и кормить арестованного по положенной ему,солдатской норме. Перед уходом, Тунин еще раз заглянул в окно и спросил: «Ну, Насивалиев, что скажешь?» Он ответил, что
доволен, что хоть немного отдохнет. Второй день полагался «голодным». На следующий день, когда Гриша заглянул в караулку, чтобы посмотреть, что ест арестованный на обед, он зафиксировал, - солдат ест борщ и кашу. Начальнику
караула сделал замечание. «Да пусть ест, нам не жалко. Пища даже остаётся.» - усмехнулся начальник караула. Тунин еще раз серьезно предупредил и попросил его, соблюдать требования устава. Под вечер, перед сменой караула, Тунин опять
пришел в караулку, но вместе с комендантом. Пока комендант в чем-то убеждал начальника караула, Тунин в постовую ведомость накатал все выявленные нарушения несения караульной службы. Когда начальник караула глянул в ведомость, побледнел!
Выходя из караулки вслед за комендантом, Тунин сказал начальнику караула, чтобы он предупредил следующего начальника караула, о возможных неприятностях. Перепуганные начальники караулов и их подчиненные, вообще перестали кормить Насивалиева. Гриша продолжал заходить в караулку каждый день, не ослабевая контроль содержания арестанта. Насивалиеву было предписано десять суток «строгоча». На пятый день после ареста, при очередном визите в караулку Тунина, Насивалиев сам подошел к окну в двери- «амбразуре» и попросился на волю, сказав тихо: «Заберите меня отсюда. Я буду служить и работать до конца службы без замечаний.» Предъявив письменное разрешение на досрочное освобождение, подписанное самим Котлинским, Тунин от начальника караула принял Насивалиева. И отправил его в расположение взвода, чтобы привести себя в порядок и доложить командиру отделения о себе. Гриша вздохнул облегченно!
Когда зам. нач. училища Котлинский подписывал распоряжение на досрочное
освобождение солдата, на словах он Тунину сказал, что проект приказа на его перевод в курсантскую роту, уже подал на подпись генералу.
Военные перешли на летнюю форму одежды. Начались весенне- летние строительные работы. Тунин немного расслабился. Наступило воскресенье с прекрасной, весенней погодой. Гриша знал, что Булычеву, как бывшему, гарнизонному арестанту, увольнение в город запрещено на полгода. С наступлением тепла, он все ярче и чаще демонстрировал свое желание попасть в город, хоть на несколько часов.
Тунин послал дежурного разыскать и пригласить к себе в палатку Булычева. Зайдя в палатку, Булычев доложил о своем прибытии. Вид у него был расхлябанный и небрежный. Расстегнутая гимнастерка с грязным подворотничком, старая, изношенная роба с не чищенными пуговицами, истоптанные, не чищенные кирзачи.
Да и сам он, плохо выбрит и без головного убора – пилотки со звездочкой. Гриша пригласил его присесть на табуретку. Он осторожно присел, расставив широко ноги, и впервые не улыбаясь, спросил: «Что случилось?» Раньше Гриша к нему напрямую не обращался. Безмолвный диалог, который иногда, в очень сложных ситуациях, возникал между ними только через глаза, каждый из них понимал по- своему. Но Гриша все больше убеждался, что Булычев, не смотря на его своенравный и сильный характер, понимал Гришу больше и лучше, чем Тунин его. Глядя в глаза, Тунин спокойно сказал: «Слава, мне сегодня нужно поехать в город по нуждам взвода, кое что купить и привести, и прошу тебя пойти вместе со мной.» Он долго, испытующе смотрел на командира, потом спросил: «А как- же мой запрет?» «Твой запрет я беру на себя. Если ты согласен, иди и приведи себя в порядок, готовность через час.» - сказал Тунин, показывая рукой на его внешний вид.
Стремглав он выскочил из палатки. Минут через пять, по территории забегали его товарищи, Гудым и Кравчук. Ровно через час, перед Туниным стоял высокий, стройный, улыбающийся блондин. Чисто выбритый, со свежим полубоксом,зачесанным набок, в новенькой робе с перешитыми брюками под «галифе» и в блестящих, хромовых сапогах. Новая пилотка под погоном, - признак армейского стиляги. Для спокойного пребывания в городе, Тунин оформил увольнительные записки на двоих, взял с собой личные, металлические знаки и указал ему надеть пилотку по форме. Они ушли
в город. Доехав до центра города на трамвае, они вышли и пошли медленными шагами, ожидая начала разговора. Гриша сказал: «Слава, документы твои в порядке, ты свободен, можешь идти куда хочешь, но не напивайся. А я пойду в кино, потом проведаю товарища. Прохождение через КПП только вместе. Место встречи на трамвайной остановке, за полчаса до ужина. Такой расклад тебя устраивает?»
«Предлагаю сначала зайти в ближайший ресторан, пообедать и отметить
наш первый выход в город, а потом все, как ты сказал.» - ответил уже товарищ, после сказанного им «ты». «На ресторан у меня нет денег и …», Гриша не успел досказать, что не сможет это сделать. Слава прервал слова своим быстрым:
«Стоп! Вот, деньги и я приглашаю!» И достал из кармана приличную сумму денег. Гриша его спросил, откуда у него столько денег? Он улыбаясь ответил: «Мама прислала…Шучу, это деньги Кравчука. Он их мне подарил для прогулки в город. Все
нормально, я тебя не подведу. Буквально, по сотке. Пошли!» И Гриша пошел с ним туда, куда он повел. Слава ленинградец. Гриша чувствовал его городское воспитание, сильно отличающееся от воспитания большинства солдат и сержантов взвода, в том числе и своего. Он вошел в ресторан, как будто бывал там сотни раз.
Вошел, определил столик, жестом пригласил Гришу присесть, а сам пошел к официантам. Вернулся расстегнутым, с пилоткой под погоном, и сказал весело: «Сейчас все будет.» За столом они общались, как друзья. Поговорили о жизни взвода, вспомнили некоторые эпизоды из их взаимных отношений. Не обошлось без анекдотов того времени. Пообедали весьма дорогими, мясными блюдами, выпили пол-литровый графинчик водки на двоих, закусили чем-то сладким и ушли. К
концу застолья, Гриша от водки немного расслабился и признался Булычеву, что скоро от них уйдет. Слава расхохотался, говоря о том, что это не секрет для них, что они все знают, что писарь каждый день следит за бумагами в штабе, чтобы не
пропустить приказ о переводе.
На улице они разошлись. Тунин напомнил о встрече на трамвайной остановке за
тридцать минут до начала солдатского ужина, и прошел пешком до улицы Сумской, и там в кинотеатре, посмотрел индийский фильм «Бродяга». Когда Гриша приехал на место встречи, Булычев уже ждал товарища. Проходя через КПП, Гриша пропустил Булычева вперед, громко распорядился: «Идите прямо во взвод, и успеете к построению на ужин.» А сам Тунин задержался на минуту интересуясь, нет ли происшествий? А фактически для того, чтобы дежурные, свое основное
внимание, обратили на него. Первый поход в город с Булычевым завершился удачно. Но!!!
Но состояло в том, что в понедельник, утром Тунин, проснувшись не мог отключиться от навязчивых мыслей о вчерашнем походе. Осмыслив вчерашние события, он ужаснулся величине того риска, которому подверг себя. Ведь он, хоть не на долго, но поставил свое будущее в зависимость от другого человека. Напейся он, а это было вероятно, попади он строгим патрулям, да наконец, попади он в какую -либо конфликтную или аварийную ситуацию, и Гриня сгорел бы «синим пламенем»! Но эти важные мысли для Тунина, пришли постфактум, корче,- «опосля».
Построение и развод провел энергично, требовательно, без
конфликтов. Но служить в комендантском взводе Тунину уже было трудно. Он напрягал все свои волевые усилия для удержания от полного развала всей сложной системы управления комендантским взводом, которую он героически сотворил. Систему не прочную, не долговечную, зависящую от авторитета одного или двух конкретных лиц.
«Лицо» уходит – система им созданная изменяется. Гриша опасался, даже боялся выйти из системы раньше времени, раньше часа «икс». В то время гоняли фильм, где пелась песенка про пять минут. Он боялся этих пяти минут, и поэтому напрягал все
свои моральные, волевые и физические усилия для безопасного продвижения вперед до «12», до часа «икс», то есть до его перевода. Спустя два дня после своего самокритичного анализа своего же поведения, настал ожидаемый час. Утром,
буквально, после развода прибежал, именно бегом, как марафонец, и вбежал в командирскую палатку штабной писарь с сообщением о том, что приказ подписан генералом, что мне даны два дня на передачу всех взводных дел вновь
назначенному помкомвзвода, сержанту Рыжову. А мне через два дня прибыть в распоряжение командира роты Рахмана. Тунин сразу оценил особенность ситуации, - ушел от Хаита, а прибыл к Рахману!
Проведение не без юмора! Не каждому выпадет такая удача, чтобы находиться во власти самых популярных «во языцах» среди курсантов, командиров рот. Был Хаит, который исковеркал жизненный путь Тунину, а теперь Рахман сделает с ним что-нибудь.
Барахло, то есть вещевое имущество, числящееся за Гришей, он сдал в каптерку. А сержанту Рыжову рассказал о должности то, о чем тот не хуже Тунина знал. И, конечно, доклады коменданту, от Тунина – должность сдал, от Рыжова – должность принял. Все! Но уходить до понедельника в курсантскую роту Гриша не имел права, да и сам не хотел. Не идти же в чужое подразделение раньше срока. Хотя там его ждали.
На второй день, когда почтальоны разнесли приказы по подразделениям, Рахман, увидев Тунина на территории училища, окликнул. Тот подошел. Рахман ему и говорит: «Ты почему не приходишь в роту? Приказ есть о твоем переводе ко мне». Тунин прикинулся, что не в кусе дела. Тот продолжил: «Давай приходи, нужно срочно восстановить художественную самодеятельность к первому мая. И учти, Хаит тебя выгнал, а я, не смотря ни на что, из тебя сделаю настоящего офицера. Ты понял?» Гриша ответил, что понял, и что все зависит от его нынешних командиров, когда отпустят, тогда и приду.
Свободным человеком, не принужденным кого-то принуждать, Тунин шел в палаточный городок, чтобы на привычном месте прилечь, отдохнуть и подумать. В лагере его встретил улыбчивый Булычев и сказал, что они, то есть, ряд избранных лиц, хотят устроить прощальную вечеринку бывшему командиру, что все будет продумано, безопасно и нормально. Если Гриша согласен, то завтра надо отпустить в увольнение Гудыма и Кравчука, изыскав возможность, не назначать их на стройку. Гриша ответил, что попытаюсь просьбу выполнить.
После завтрака Гудым и Кравчук ушли в город до 20,00, то есть до 8 вечера. В девятом часу вечера в палатку к Тунину пришел Булычев, постоял немного, а потом достает из обоих карманов рабочих брюк ладони, наполненные наручными часами. Протягивает их Грише и говорит: «Командир, завтра утром ты не будешь нашим командиром! Выбирай, что тебе нравится и оставь себе на память.» Гриша его спросил, что это все значит? Булычев, потрясая ладонями, наполненными мужскими и женскими наручными часами похвастал: «Это не все то, что принесли из города Гудым и Кравчук. Бери на выбор, остальное пойдет на обмен и в ломбард. Григорий категорически отказался от такого предложения. И сказал ему, как доброму своему товарищу: «Слава, ты же хороший парень, у тебя должно быть прекрасное будущее, зачем ты рискуешь так серьезно, это же часы ворованные!» Он, совершенно серьезно и с особой, убеждающей интонацией, ответил: «Нет! Я не украл ни одной вещи за всю свою жизнь. Но я пользуюсь добротой моих армейских товарищей, которые не могут жить и служить без моих советов. Я все понял. Завтра вечером, мы будем заседать в каптерке, если захочешь, приходи. Мы будем ждать.»
Необычным был последний солдатский ужин Тунина. Он пришел в столовую, когда уже кормили «одиночек», по предварительной заявке. Естественно, на него заявки нет. Он подошел к окну раздачи, жестом руки пригласил шефа –повара и попросил чего- то поесть . Получив кивок согласия, Гриша уселся на свое привычное место. Минут через пятнадцать, женщина, одна из бывших задержанных на КПП, принесла огромный, пластмассовый поднос, заставленный разнообразной едой и стаканом компота. Выложила все, улыбнулась и ушла. На ужин полагался чай, а подали компот?
Вишни на дне стакана вызвали подозрение, - компот ли это? Гриня осторожно попробовал, - водка. Еда: жареная картошка с кусками мяса, два кубика сливочного масла, нарезанная колбаса и какой-то салат. Тунин глубоко вздохнул, отпил из стакана, поел, допил, закусил и попрощался с этим «райским» местом навсегда!
Мысль о предстоящей, прощальной вечеринке, на которую Гришу пригласил Булычев, не давала ему покоя. Идти или не идти, вот в чем вопрос? Опасения есть и
желания есть. Проведение вечеринки планировалось в помещении каптерки – комнаты для имущества взвода, которая не закрывалась на время лагерной службы. И теперь, весной и летом, оставалась одинокой в пустующих помещениях казарменного здания. Многократно оценив место, время и строгость корпоративности назначенной встречи, Гриша решился пойти. Пройдя по не освещенному коридору, он остановился у хорошо знакомой двери. Постучал таа-ти-ти-таа, то есть, тире-точка-точка-тире, и дверь открылась в ярко освещенную комнату. Дверь открыл Булычев, широким жестом
пригласил Тунина к большому, канцелярскому столу, на котором красовались все атрибуты небедной, алкогольной вечеринки. За столом сидели сержанты, ефрейторы и один рядовой – «старик», молдаванин. Гриша присел на единственное, свободное место. Присутствующие уже были возбуждены и веселы. Тосты, пожелания, шутки, анекдоты и смех не прекращались. Гриша полностью поддерживал дух вечеринки, был ее активным соучастником, но водки не пил. Где-то, за полчаса до отбоя, он попрощался и ушел.
Ушел! Ушел навсегда из того кусочка своей жизни, длинной в полгода, который запомнился ему лучше, чем все три года прошлой, курсантской жизни. Он не принижал курсантскую жизнь, но все-же она была проще, более прогнозируемой. Она не требовала экстремально высоких напряжений воли, бдительности, внимания и высокой
ответственности за свои поступки перед большим коллективом разных людей, объединенных формально законом. За полгода, не только Тунин повлиял на многих людей, но и они Григория существенно изменили. Он повзрослел! Завтра утром
начнется его новая курсантская жизнь.