Если бы мне разрешили писать свои мысли, в зловещем экстазе они бы нависли,
Они бы давили людей, как букашек,
И быстро сную я пергамент в кармашек
Долой всю боль и пальцев строгий строй,
От человечности усталость хлынет и, как бамбук, проросший сквозь меня,
Вся раздраженность мира тает, стынет и режет плоть без доказательства увечий,
Всего лишь тихий стон срывается, овечий,
Из уст уставших от порук.
Срываю обрывки объявлений на столбах,
Кручу их в пальцах, как дурак, и в незамысловатой самокрутке нахожу немедленно уют,
Ведь в этот миг меня поймут и шанс дадут в людское облачится,
Я не хочу от этого лечится и руку помощи отверженно толкаю от себя,
Оставшись жутким крабом от которого сбегают в свете дня.
В помойках эстетических регрессий вслывают образы пророческих идей,
Куда ни глянь - одни богини, поэтессы и рыцари изысканных кровей,
Нравоучений льются песни, баллад слащавых тошнотворный звук,
И от бессмысленных людей в консервной банке нахожу единственный, естественный приют.
Курю в себя, деревьям безразлично,
Они избавится от ноши сей не в мочь, и ветер гонит атомы всё прочь и ветки омертвелые в существование обликает,
Оно нависло, мне мешает, не зная как себе помочь и с деревом, и с ветром слить меня желает, один в один, как день и ночь
Испуганно с утра хватаю телефон в надежде видеть облегчение, быть может есть ко мне влечение хоть у иного существа,
Всё ложь к себе и суета, изверженна собой,
Кладу его обратно и рукой цепляюсь зыбко за подушку,
Обманут мира суетой вернуть пытаюсь все ещё разбитый, свой сон, ушедший стороной, с трудом ввергая разум свой в покой.