Самые добрые, милые, нежные,
Сердцем ранимые, чувством безбрежные,
Горькие, острые - ранили в точку,
Мнимые, ложные - точат заточку,
Черствые, жадные в душу ворвались,
Всё раскидали и в кучу собрались,
Сильные, стойкие и терпиливые,
Разумом званые, им же гонимые,
Рваные, тонкие, хрупкие, жалкие,
Недостоверные, но все же приятные,
Колкие, мудрые, даже обидные,
Всё растворили, как кисло-малинные,
Тёплые, жаркие, даже горячие,
Также холодные и леденящие,
Не согласовано, без апилляций,
Власть захватили без капитуляции,
Ну и последние, самые терпкие,
Валом накрыли, кометами медными!
В голову вдарили с новою силою,
Без многоточий и с перспективою
На неизбежное теловлачение,
На неотложное самосожжение.
Перерождение.
В тысячной мере,
Ужас толкающий на преступление,
На извращение в форме известной:
Мерзкой, отвратной, до боли уместной,
Пьяной и тошной, уродливо-серой,
Морально здоровой, этично незрелой,
Шаткой и слабой, увесистой, мощной,
Неоглашенной, и все же достойной -
На замкнутый круг, на побочную радость,
Которая так же по праву досталась,
На ситцевый мир, отражение поэта,
Который не помнит семнадцати лето,
Который взахлёб за идеей злочастной!
За свой идеал, за порукою ясной!
За горький обман и за правильность речи,
Себя умервщлял и подтапливал печи,
Себя умервщлял, когда люди любили,
Теперь у поэта все крылья побили,
И взгляд поизношен не первой печалью,
В душе океаны разверзлись нечаянно,
В душе сталактиты и гулкое эхо,
Художник, который украл себя где-то,
Украл себя где-то из подворотни,
Из гетто, в которое вросся, как корни,
Из сердца, из мыслей и даже из речи,
Слепил изваяние, чтоб жить стало легче,
Слепил себе идол с душистого воска
И плачет ночами и сыпет известкой
Свой мраморный мир,
Безграничный и тёмный,
Чтоб крылья не бились о пол, словно плеткой,
Чтоб в идоле с воска, что свечкой зовётся,
Горел огонёк так наивно и просто.