Маме
Все от рожденья верят в святость,
Что в библии отражена,
Но существует и предвзятость:
В предательстве – мужей вина.
Он тоже верил в Бога силу
И женщину боготворил,
Не оглянувшись из могилы,
Свою уж душу испустил.
Он мерил женщину по маме
И Богородицей считал.
Лежит слепой, как будто в яме,
Откуда лишь Христос восстал.
Его могила – дом, что строил
И в доме том, как гроб, кровать,
Наедине со слепотою
С тех пор, как умирает мать.
Лишь мама истинной богиней,
Святою женщиной была
И с нею святость не изгинет,
Хоть суть не в том, что родила.
Родив его, она учила
Как выжить, человеком стать,
Отцу ни с кем не изменила,
Мужчине твёрдостью под стать.
Отца ж гоняла жизнь по свету:
То ссылкой, то, как смерч, войной.
Хоть он как муж не был конфетой,
Но мать была ему женой.
Его не грызла, не кусала,
Любила верно, как могла;
Ему и сына воспитала,
Вернулся – дочку родила.
Без мужа трижды вновь жилище
Она возводит без затей.
Всё сжёг фашист. На пепелище
Дом снова строит для детей.
Пришёл отец с войны, изранен.
Решили строить новый дом.
Любила мама, как в тумане,
Грехов не видя за отцом,
А он для дела куралесил,
Порой не в меру выпивал…
И дом построен, чист и весел,
Есть банька, конь и сеновал.
И мать, счастливая хозяйка,
Ведёт в дому порядка нить,
Пообещала без утайки
Сестрёнку новую родить.
И в памяти сестричка Динка,
Как ангел появилась вновь,
Голубоглазая блондинка,
С кудрями лёгкими на бровь.
Испуг сын вспоминает Дины
При криках фрицев-подлецов
И ужас глаз застывшей льдиной
От выстрелов почти в лицо.
С тех пор сестра всё увядала,
Хотя за Днепр ушла война.
Больна была. Не доедала.
Ртов было пять, а мать одна.
Сын подрастал у речки Проня
Один, тоскливый как кулик;
Играть учился на гармони
С напева мамы «под язык».
Учила мамочка родная:
Читать, писать, стирать, косить,
Понятью – что умеешь, знаешь,
То – за плечами не носить.
Мать была дивной мастерицей
Испечь, сварить, украсить стол
И так умела веселиться,
Что пляске подпевал ей пол.
«Во всём итог – венец ученья» -
Твердила, как молитву, мать –
«Все увлеченья, развлеченья
Должны лишь делу помогать».
И не случалось ссор, ни брани:
Хозяйка в доме – не овца;
Коль надо встанет раньше рани,
Накормит завтраком отца.
Герой же посвящён в супруги
Соседке, ставшею женой.
И сразу… слухи по округе
Поплыли грязною волной.
В момент лишился он покоя
Лишь встали на семейный путь:
Муж гладит нежною рукою,
Жена – стремиться левануть.
Жене ж, что слева – то гостинец
И не помеха дети ей;
А что супруг страдал, родимец –
Она назло шла всё левей.
Зря двадцать лет он звал, что вправо
Им вместе надобно идти.
Послушалась подруг лукавых,
Свильнула жёнушка с пути.
Несчастлив, счастлив ли на свете,
Поди с обиды разбери.
В чём виноваты были дети,
Что искарёжили им жизнь?
Судьба бедой не утешает,
Хоть – несть таких. Не одинок.
Женат, не с ним жена другая,
А с ней родной её сынок.
И у его детей нет ладу,
И пасынку не повезло;
А всё с того, что семьи надо
Не рушить, как ни тяжело.
Нет в жизни для наук размера,
Но есть для похоти затей;
Где нет родителей примера,
Там нет воспитанных детей.
В эмансипации ль причина
Беды, нависшей над страной?
Один лишь из пяти мужчина
Не изгнан из семьи женой.
В селе быт мало изменился:
В дому семейное житьё,
А город будто бы взбесился:
Как в стае – секс одной семьёй
И люди, как зверьё в пустыне,
Раздели совесть донага.
Где ж святость женщины-богини,
Хранительницы очага?!