ОГЛЯНИСЬ ЕЩЁ РАЗ. ЧАСТЬ 5. СТАЛИН.
СТАЛИН
Как-то в самом начале весны Светланка и её старшая сестра Наташа весело играли на маминой мягкой кровати. Они щекотали друг друга, хохотали и вдобавок ещё распевали услышанную по радио и понравившуюся им арию, подражая популярному певцу Тито Гобби: «Фигаро здесь, Фигаро там. Ла-ла-ла-лам, ла-ла-ла-лам!» Присматривала за ними в этот день бабушка, но другая – мать мамы, а бабушка – папина мать ушла погостить к дочери в город. Для таких шумных игр было самое время: папа ушёл на партийное собрание, мама на работу, на ворчание же бабушки они не обращали ни малейшего внимания
Но сидящая у стола бабушка вдруг непривычно строго и громко сказала: «Тихо, девчонки! Слышите, что говорят – Сталин умер!» Из висевшей в углу чёрной тарелки радио раздавался торжественно-траурный голос диктора Левитана: «Умер Иосиф Виссарионович Сталин…» Девочки растерянно посмотрели на бабушку, переглянулись между собой и, уткнувшись друг в друга, навзрыд заплакали.
Светланке в то время было три года, и потом ей кое-кто даже не верил, что она могла запомнить смерть Сталина. Но она помнила. И тогда ей почему-то показалось, что со смертью дедушки Сталина вся жизнь на Земле прекратится, а сначала, наверно, опять начнётся война. Так вся в слезах она и заснула. На другой день, стоя у папиного стола, она с глубоким сожалением всматривалась в висевшую на стене картину, где на красивой скамеечке рядом сидели два дедушки: Ленин и Сталин.
Своих родных дедушек девочка никогда не видела – оба они умерли ещё до её рождения. Однако о смерти знала она уже не понаслышке. В декабре у её знакомой маленькой девочки Веры умер дедушка, и пока Верина бабушка ходила в сельсовет оформлять похоронные документы, девочки тихонько сидели и играли в доме Веры одни. Они нисколько не боялись умершего, наверное потому, что совсем ещё плохо понимали происходящее.
И вот, глядя на картину и задумавшись, Светланка даже не заметила, как вытирая руки фартуком, вышла из кухни и подошла к ней мама. Она спросила: - Ну, что ты притихла и так смотришь на них, доченька?
- Мама, дедушек жалко.
- Каких дедушек? Твой дедушка Иван псаломщиком в сельской церкви служил. Приход наш был бедный. На моей малой родине у моих родителей, в селе двадцать пять десятин земли было. С этой земли и жила семья, работников не держали. Сами обрабатывали. Папа меня с двенадцати лет в лес брал, когда строились. Идём, было рано утром деревней-то, а деревенские все ещё в это время спят. Лошадь Зорька землю пахала, она молодая была, да такая норовистая. Только меня и слушалась. Но помню, она и меня один раз чуть не убила. Пахали, а ей камушек и отскочил в бок. Лошадь, как взбесилась. Я повисла на удилах, уговариваю – «Зорька, Зоренька»… А она меня несёт, тащит. Папа еле её остановил.»
Мама Светланки очень любила рассказывать о своей малой родине, откуда ей пришлось уехать даже без документов потому, что она была лишена прав.
«И вот раскулачили нас два раза" – рассказывала дальше мама – "Папа меня как-то послал сходить на сыроварню, молоко надоенное сдать - тогда всем велено было сдавать. Он знал, что придут, и не хотел видно, чтоб я видела. Жалел меня. Вот пришла я домой, а вместо стульев-то у нас в горнице на полу чурбаки стоят. Всё подчистую забрали. Даже занавески с окон. Папа говорит мне – «Не плачь, Верушка.»
«И Зорьку забрали, и двух коров, что были у нас – велико ли богатство на то время? Всё своим трудом нажито. А Зорька, как где я иду было, услышит мой голос и рвётся от них, жалобно так ржёт бедная, а я плачу… А потом наложили на папу - дедушку Ивана твоего «твёрдое задание» по вырубке леса и лесосплаву, (а хотели его больного чахоткой сослать в Сибирь) он и умер от непосильной работы в 1933 году.
Но в этом не Сталин конечно был виноват, а тогда Ягода всем этим командовал. Сталин на наш запрос ответил, что это такие перегибы были – раскулаченное вернуть. А человека-то разве вернёшь? Да и отобранного никто не отдал. Хотя я даже знаю, у кого в деревне наш шкаф – горка стоял. А мне документов не выдавали, хотя я потом и узнала, что паспорт был выписан и в сельсовете лежал. Но я работала тогда там, на малой родине по ликвидации безграмотности, да ещё некому, кроме меня, было на собраниях "Интернационал" запевать. Вот и утаили паспорт местные, чтоб не отпускать меня. Сказали, что я лишенка.
Маленькая ты совсем ещё. Ничего не понимаешь» - дрожащим голосом произнесла мама и, всхлипывая, пошла обратно на кухню, где встала перед висевшей в заднем углу кухни, потемневшей от времени иконой и стала молиться, иногда встревожено поглядывая на входную дверь. Светланка поняла: мама не хотела, чтоб сейчас вошёл и увидел её молящейся папа, он мог накричать на маму и заставить её снять и совсем убрать из кухни эту последнюю в их доме икону.
А после окончания учебного года приехал из Воркуты, где учился в ремесленном училище, Светланкин брат. После ужина они сидели втроём у папиного стола за чёрным книжным шкафом и душевно обо всём разговаривали: о недавней болезни девочки, о смерти Сталина, и о многом другом.
Брат неожиданно сказал: «Папа, в поезде я ехал домой вместе с возвращающимися ссыльными, да и в Воркуте их было много. По-моему, среди «политических» много хороших людей, они показались мне совсем не похожими на врагов народа. Как же так?
- Да, Юрик, да - ответил отец. – Но об этом лучше молчать. Ты уже взрослый и, надеюсь, сам теперь всё понимаешь.