ВЕСНА
«Бом-бом» - звук колокола, то глухой и мерный, то частый и радостный, катился над талыми полями из дальнего села. Там, в единственной на всю округу действующей церкви Тихвинской Божьей Матери (которую в то время отстояла от закрытия, собирая подписи, мать Светланки) в селе Степановском шла пасхальная служба.
Дети ещё задолго до Пасхи ходили смотреть - когда же наконец вытает небольшой пригорок, с которого они готовились катать крашеные яйца. Повсюду текли ручьи, уносившие талый снег. И Вовка смастерил из дощечек трёхпалубный кораблик, прикрепил к нему парус из листочка бумаги, и они со Светланкой запустили этот кораблик в бурный ручеёк вместе с бумажными корабликами.
СВЕТЛАЯ ПАСХА
Пасха... светлая-светлая Пасха
Наконец на земле наступила.
Как зелёная, нежная ласка
На пригорке снег травка пробила.
Побежим, мой дружок, поскорее -
Куличи испекла моя мама,
А пасхальные яйца, успеем -
И с пригорка ещё покатаем.
Ты мне сделай кораблик и парус.
В ручеёк мы кораблик запустим.
На нём палуба и третий ярус.
Пусть не ведали мы зимней грусти -
Уплывём всё ж давай поскорее
В те далёкие-дальние страны -
Жизнь вечна где, и солнышко греет.
Весь посмотрим мы мир этот странный.
Только родина нас не желает
Отпустить от родного погоста.
Средь могилок пока мы играем.
Всё легко нам с тобою и просто...
Потому - сейчас Светлая Пасха,
И звучит благовест в Степановском.
Не кончалась бы детства та сказка...
Где, дружок ты беспечный мой - Вовка?
А когда грязноватый снег, подтачиваемый весенним солнцем и утренними туманами, сошёл почти весь - какой-то первобытной свежестью пахла в ту весну влажная, оттаявшая земля. Глубоко, всей грудью хотелось вдыхать этот волнующий земляной запах – запах родины и детства. Из-под прелых прошлогодних листьев, рядом с хрупкими, нежно-лиловыми головками первых подснежников, светло-зелёными пиками высовывались свежие травяные ростки.
За небольшим прудиком на дне овражка журчал и прыгал по камушкам весёлый, прозрачный ручеёк. Истоком его служил ключик, незамерзающий даже зимой и бьющий вверх из-под земли струйкой, наподобие маленького гейзера. Вытекая из оврага, ручеёк продолжал свой путь сначала по деревенской поскотине, затем по уже поредевшему теперь ельнику, мимо глубоких и загадочных ям древних углежогов. Дети боялись этих жутких, оставшихся с древности ям с волчьими и лисьими норами и лазами, нарытыми в высоких, заросших травой отвалах. В древности, наверно, всё было жутким: тёмный, почти непроходимый ельник с ямами, и сами древние, чёрные углежоги, живущие рядом с лающими лисами и воющими волками. Страшноватой сказкой казалось детям далёкое прошлое своего родного края – злые помещики, угнетавшие свой родной по крови народ и забитые этими помещиками бесправные крепостные крестьяне.
За тёмным ельником начиналось торфяное болото Тюньга, где светлый, весёлый ручеёк впадал в топкую болотную речку Аньгобу с коричневой уже от торфа, как хорошо настоянный чай, водой. И пить эту воду было нельзя даже в случае сильной жажды.
В болоте водилось очень много змей: змеи шипящими верёвками свисали с ветвей низких берёзок, ползали и свивались в кучи; сворачивались большими клубками и лежали, греясь на кочках. Одна деревенская старушка рассказывала, как в годы её молодости неразумная девушка утолила жажду болотной водичкой, и после этого вдруг начал расти у неё живот. И вот, как-то вечером поставила она на стол кринку с молоком, а сама легла спать. Ночью же изо рта её выползла большая змея и принялась пить молоко из кринки. А получилось это всё оттого, что с болотной водой проглотила девушка змеиное яйцо и пошла домой, ничего даже не заметив.
Но пахло болото изумительно хорошо, особенно летом: сырым торфом, мхом и разогретыми солнцем дурманящими цветами вереска и багульника. За болотом виднелась большая гора, когда-то на ней стояла, видная отовсюду – как говорили, красивая белая церковь с высокой колокольней. Теперь же на той горе посреди кладбища стояли всего лишь несколько высоких елей, и всё.
Особенно интересно и чётко смотрелись окрестности в папин армейский бинокль. Бинокль приближал не только гору, но и стоящий в северной стороне среди зеленеющего леса, красный монастырский собор, чудом уцелевший после революции, но, конечно, уже закрытый.
Буквально через несколько лет, скорей всего по пагубной воле приезжего начальства, бездумно подчиняющегося всё нарастающему и нарастающему прогрессу, много разрушительных изменений претерпит уникальная природа этого предместья. Около незамерзающего ключика устроят свалку бытовых отходов, испарятся неизвестно куда многие ручьи и речки, в том числе и болотная Аньгоба ( Ангела вода, река, путь), да и само мелиорированное болото прекратит своё существование, превратившись в сухую торфяную пустошь. Исчезнут срытые до основания, как будто насыпанные когда-то и кем-то сверху, четыре уникальных и высоких песчаных холма в округе, и уцелеет лишь эта гора (холм) за болотом и то лишь благодаря свежим на ней захоронениям.
ЛЕТНЯЯ ФЕЕРИЯ
А тогда, казалось, ничто ещё не предвещало скорой природной катастрофы. Летней порой исходили пузырями лужи после кратковременного дождя. Сквозь их неглубокую прозрачность на середине виднелась, потрескавшаяся от недавней сухой погоды, земля и зелёная муравка в воде по краям. За сладко пахнущими кустами сирени, над свежеумытой дождичком лужайкой, разыгралась праздничная феерия. Там толкли воздух и вились над луговыми цветами красивые голубенькие мотылёчки и, припорхавшие наверно с капустных грядок, бледные капустницы вместе с ярко-жёлтыми лимонницами - невесть с каких «лимонов» здесь взявшимися.
Прилетели и бабочки крапивницы, оранжевые с чёрными крапинами, покинувшие ради общего веселья заросли жгучей крапивы у задней стены дома, а так же похожие на них бабочки репейницы выбравшиеся наверно из лопухов, и даже мрачно-чёрные траурницы, прилетевшие сюда, судя по названию, прямо с кладбища, и даже одна большущая с ярко-синими пятнами на крыльях бабочка «Павлиний глаз», прибывшая уж совсем неизвестно откуда.
Всё это весёлое разноцветье летало, кружилось и порхало с одного синенького цветка дикой герани на другой, с лютика на ромашку, с мышиного горошка на розовый клевер, с клевера на сирень, создавая вокруг лежащего на лужайке большого гранитного камня совсем неподходящую к его старинной замшелости атмосферу всеобщего неуёмного праздника летних воздушных танцев.
ХОЛОДНЫЙ АВГУСТ 1958 г.
Ушла в город старая бабушка Анна. Захотелось ей проведать городскую дочку с внуками. Погостила, да и заболела там, совсем слегла и попала в больницу. Гуляли как-то Светланка с Вовкой за огородами и увидели, как едет по дороге машина «скорой помощи». Побежали дети к ней. Водитель остановился и попросил показать проезд к Светланкиному дому. Ничего не подозревая, забрались ребятишки в машину, а там лежит на покачивающихся носилках больная бабушка и никого уже не узнаёт. Занёс её домой папа на руках, а мама сварила яичницу на молоке и с ложечки хотела покормить лежащую на постели больную. Только не открывала уже рта умирающая старушка. Испуганно смотрела девочка из-за печной перегородки на происходящее.
А на улице в тот вечер не на шутку разыгралась августовская буря. Зловеще завывал за окнами ветер. Сильные потоки дождя били по стёклам. Над раскачивающимися кронами деревьев в чёрном небе скрещивали свои стрелы молнии. Сразу вслед за их яркими вспышками раздавались громовые раскаты. И с очередным ударом грома вырвалась из старого тела бабушкина душа и взмыла вверх, высоко, выше грозовых туч. Полетела на небеса, прямо туда, где у открытых уже Райских врат, наверно ждал её, стоя с ключами в руках, и сам старенький Божий Апостол Святой Пётр… Когда похоронили бабушку, посадил папа на могилку её куст красной смородины.
Наступала осень. Тёмными ночами, перелетая с ели на ель, хохотал и ухал на Покровском кладбище сумасшедший филин.
*Написано в 2004 году.
**Фото автора.