Дарья Лейхтенберг-Романовская, правнучка императора Николая I, в первом замужестве – княгиня Кочубей, по собственной воле и с необыкновенным энтузиазмом не только прожила двадцать лет в послереволюционной России, но и приняла советское гражданство. Тоже абсолютно сознательно и добровольно.
Необычная и полная тайн, которые до сих пор не разгаданы, судьба этой женщины, как ни странно, почти не привлекла внимания историков. Возможно, потому, что ее сиятельное происхождение, которое должно было либо погубить ее в первые дни революции, либо обречь на непредсказуемую жизнь в эмиграции, как-то не воспринималось всерьез.
Слишком уж высокородной и необыкновенной была эта женщина, в которой слилась кровь нескольких поколений высшей аристократии. Причем не только российской.
Зато ее гибель была, в общем-то, предсказуемой и вполне типичной для того времени: пуля в затылок из чекистского маузера.
Но обо всем – по порядку.
Отцом Дарьи был Евгений Максимилианович, герцог Лейхтенберг и князь Романовский, который приходился внуком как Николаю I (по матери) так и (по отцу) Эжену (Евгению) Богарне, пасынку Наполеона.
Герцог после женитьбы на Великой княжне Марии Николаевне получил титул Императорского высочества, фамилию князей Романовских для потомков и вхождение в состав Императорской семьи. Практически беспрецедентный случай даже для «интернациональной» династии Романовых.
Матерью Дарьи была правнучка Кутузова Дарья Опочнина, которая умерла родами дочери. Вырастила же ее мачеха, вторая супруга герцога и двоюродная сестра матери – Зинаида Скобелева, родная сестра знаменитого генерала.
Из-за неравнородности первого брака отца Долли (родство с легендарным Кутузовым не считалось!), она могла носить только титул графини де Богарнэ. И гордилась этим безмерно, так как прабабушка, прекрасная креолка Жозефина Туше де ля Пажери де Богарне, первая супруга Наполеона, с детских лет была ее кумиром и примером для подражания.
Хотя бы потому, что любые условности были ей совершенно чужды. Похоже, это действительно было наследием легендарной женщины, покорившей самого Наполеона, изменявшая ему, мучившая его, но никогда не прекращавшей любить даже всеми преданного изгнанника.
Да и бабушка Долли была не просто красавицей, а женщиной страстного темперамента и яркого музыкального таланта. Правда, Долли почти не помнила бабушки, та умерла, когда девочке еще не исполнилось пяти лет. Но память сохранила голос, полный волнующе-скрытой музыкальности и достоинства, и запах лимона и жасмина, неотделимый от уже немолодой красавицы.
Еще вспоминались белые руки, с длинными музыкальными пальцами, унизанными фамильными перстнями. На руках не было ни единой морщинки: герцогиня на ночь надевала перчатки, пропитанные миндальным маслом.
До семи лет Долли жила в изысканной роскоши Мариинского дворца, каждый уголок которого был пропитан очарованием его обитательниц. В их число для малышки Долли входила и Жозефина де Богарнэ, задумчиво глядевшая на нее с миниатюрного портрета.
Бессознательный пример для подражания на всю жизнь?
В зимнем саду с лимонными деревьями, густыми зарослями папоротника и вьющейся кремонской розой Долли сочиняла свои первые сказки, готовясь к сказочной жизни в будущем. Увы, сказка оборвалась, не начавшись: мачеха сочла уместным отправить маленькую мечтательницу в строгий пансион за границей. Конечно, не простой, а для особо знатных девиц, но все же…
Почему не оставили в привычной роскоши Мариинского дворца? Скорее всего, потому, что мачеха, привыкшая ко всеобщему вниманию и поклонению, постоянно проигрывала падчерице, превосходившей ее и знатностью, и причудливостью поведения, и своеволием на грани постоянного скандала.
Кто мог сказать точно? В любом случае, двоим им было тесно в огромном дворце. Отец-герцог в их непростые отношения предпочитал не вмешиваться, заранее все прощая единственной дочери и не желая конфликтов со слишком властной второй супругой.
Вечно второй, хотя с первой было прожито всего два года.
Изысканность привычек «маленькой герцогини» ее мечтательность и независимость нрава плохо сочетались со строгой холодностью и чопорностью заморских пансионов. Впрочем, необходимое изящество манер, светскость тона, представление о науках и мире Долли все же там приобрела, равно как и прекрасное знание пяти языков. Оставалось только навести лоск первыми выходами в свет и балами.
Большое августейшее семейство в России приняло живейшее участие в судьбе своей юной родственницы. Долли, однако, вовсе не стремилась как можно скорее выйти замуж, хотя кокетничать любила – до самозабвения, приводя в отчаяние не только свою нервозную мачеху, но и тихого, меланхолического отца. Танцевала на балах до рассвета, а если оставалась дома – до рассвета играла на фортепьяно, не обращая внимание на недовольство ближних.
Все во дворце вздыхали чуть свободнее лишь тогда, когда юная Богарнэ-Лейхтенберг уезжала на лето за границу. С гувернантками, компаньонками, в сопровождении кузенов, тетушек, дядей — целой свиты сиятельных родных...
Но она и там умудрялась портить нервы окружающим. Самостоятельно посещала музеи Парижа и библиотеку Сорбонны, веселилась до утра на балах и маскарадах, напрашивалась на обед к командующему императорской эскадрой в Ницце, очаровывая там всех офицеров. Кажется, даже посещала казино в Монте-Карло. Одна!
Сие — никак недопустимо для особы «романовской крови». Нужно сей час же принять меры! Но что делать?! Как?!! «Маленькая герцогиня» только загадочно улыбалась, отвергая все новые и новые «подходящие партии».
Красавицей в общепринятом смысле этого слова она не была. Среднего роста, худощавая шатенка с рыжеватым отливом. И глаза не были слишком уж большими, но… Каждый, взглянувший хоть раз в эти глаза, неизбежно подпадал под их очарование. И уже не мог избавиться от этого наваждения никогда.
Кстати сказать, это было еще одним поводом для хронического раздражения мачехи, признанной красавицы высшего света герцогини Зинаиды Лейхтенберг. Ею так не очаровывались, на нее так не смотрели, а слава брата-генерала Скобелева не шла ни в какое сравнение с легендарностью деда-фельдмаршала Кутузова. Оставалось только нервно кусать кружевной платочек и мечтать о скорейшем замужестве своенравной падчерицы.
И ее молитвы, наконец-то были услышаны. Долли сделал предложение князь Кочубей, жених во всех отношениях завидный. Тридцати с небольшим лет, хорош собой, статен, элегантен, умен и – что немаловажно! – сказочно богат. Долли уже исполнилось двадцать три года: еще немного – и старая дева. Да она на сей раз и не противилась, ей уже отчаянно хотелось получить независимость от своей слишком заботливой семьи.
А князь Лев Михайлович просто потерял голову от молодой оригиналки голубых кровей. В 1893 году сыграли пышную свадьбу в Петербурге и молодые тотчас уехали… нет, не в одно из огромных полтавских имений князя, а за границу. Но это уже никого из родных не беспокоило: пусть теперь муж переживает из-за капризов и своенравия обожаемой супруги.
Став княгинею Кочубей, Долли не отказалась ни от многочасовых музицирований по ночам, ни от долгих прогулок в Булонском лесу, ни от эпатажных знакомств с парижскою богемою. Это всерьез обеспокоило ее отца, который и так переживал всю жизнь, что дочь растет без благотворного материнского влияния. Беспокойство вылилось в то, что когда в 1901 году герцог Евгений Лейхтенбергский скончался, Долли не получила ничего по его завещанию. А у них с князем было уже двое детей: сын Евгений и дочь Наталия.
Пришлось постепенно распродавать владения князя, но менять привычки очень богатой женщины княгиня Кочубей не собиралась. Она была уверена в поддержке многочисленной родни. Не оставит же она в беде правнучку самой императрицы Жозефины и императора Николая Первого?!
Конечно, не оставила. Например, помогла молодой капризнице, разочаровавшейся в семейной жизни, быстро развестись в 1905 году с почти окончательно обедневшим супругом. Князь вернулся в Россию, а Долли под именем герцогини Лейхтенберг осталась с детьми в Европе. Впрочем, детей она – опять же с помощью и при поддержкой родни, устроила в респектабельные аристократические пансионы. Мнение сына и дочери ее не интересовало: она сама выросла без матери и не считала это чем-то неестественным.
Семь лет Дарья Евгеньевна прожила преимущественно в Париже: ей вовсе не хотелось возвращаться в холод петербургских гостиных, где уже мало кому нравились ее слишком колкие высказывания и раскованное поведение. То, что прощалось юной девице на выданье, оказалось неприемлемой для взрослой дамы, побывавшей замужем и – о скандал! – разведенной.
Хотя в то время разводом даже в высшем свете России уже никого нельзя было удивить, приходилось считаться с мнением августейшей четы, которая свято блюла семейные ценности и всячески их поощряла. Вызывать недовольство кузена-императора вовсе не хотелось, а выслушивать длинные нотации императрицы – еще того меньше.
Гораздо приятнее – и полезнее! – было прослушивание курса лекций по филологии в Парижском университете, регулярное посещение парижских театров и конечно Оперы, собственное музицирование, ночные бдения с богемными друзьями.
Но, увы, и это со временем прискучило. «Маленькая герцогиня», «дукесита», как звали ее друзья на испанский манер, была уже достаточно взрослой, чтобы мечтать о каком-то более содержательном образе жизни.
В Петербурге давно уже шептались о том, что «вдову по разводу», княгиню Кочубей, недолюбливали и в Семействе и за резкие высказывания об Августейшей царской чете... Но на самом деле Долли, действительно гордой и независимой, прощали практически все. Простили даже не слишком респектабельное и очень неожиданное второе замужество. В ней одной было с избытком много истинно царской крови, так что хватало на двоих.
Своего будущего второго супруга, морского офицера, барона Вольдемара фон Гревеница, который служил капитаном линейного корабля «Полтава», Долли встретила в 1912 году. Впоследствии она утверждала, что тот увидел ее в бинокль, когда плыл на своем корабле по Балтийскому морю, а навстречу шел корабль, на палубе которого стояла сама Долли. Решительный капитан тут же принял на борт герцогиню, а вскоре они обвенчались. Якобы на том же корабле.
Слишком красиво и неправдоподобно. Но зато очень в духе романтичной и взбалмошной, хотя уже и не слишком молодой прелестницы.
Поговаривали, что Николай II хотел было наказать капитана за такой поступок, но узнав, кто пленил сердце моряка, лишь рассмеялся:
- Он и так довольно наказан!
Император как в воду смотрел, хорошо зная свою неугомонную, яркую кузину. Но, судя по тому, что сию счастливую баронскую чету часто принимала у себя к завтраку и обеду Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна — дама правил необычайно строгих! — речь о какой либо антипатии Семьи к Долли всерьез никогда не шла
Второе замужество «дукеситы» продлилось всего два года, после чего супруги разъехались, чтобы никогда больше не увидеться – еще через два года барон погиб на войне. Развод не понадобился, к тому же Долли была абсолютно уверена, что больше никогда и ни за кого не выйдет замуж.
Существуют два портрета Долли с разницей в 16 лет. На одном – она княгиня, а на другом – баронесса Дарья Евгеньевна Гревениц. На одном – юная мечтательница, на втором – взрослая, умудренная жизнью женщина. Два разных человека.
С началом войны она, окончив курсы медсестер, уехала на русско-австрийский фронт. Позже, в январе 1917 года, на свои средства, точнее, на добровольные пожертвования родственников, организовала большой санитарный поезд, которым руководила умело и с азартом. Казалось, истинное призвание было найдено – помогать людям. Но тут грянул февральский переворот.
«Дукесита» сумела не растеряться и подняла над своим поездом-лазаретом красный флаг, восторженно встретив представителей новой власти. Ее не тронули, что в те времена было сродни чуду. Даже откомандировали по линии Австрийского Красного Креста в Баварию, где она поспешила принять германское подданство: вести об арестах и гибели многих ее августейших родственников отрезвили даже вечно парившую в облаках Дарью Евгеньевну.
Но, как выяснилось, ненадолго. Повидавшись с детьми (как впоследствии выяснилось, в последний раз), уже в октябре 1918 года она почему-то оказалась в России: растерзанной холодной, голодной, во время разгула террора, бандитизма, всеобщей разрухи, ночных расстрелов и едва ли не людоедства. Зачем она это сделала, так никто и не понял.
Да вряд ли она сама понимала – зачем. Затем, наверное, что романтично и необычайно. Все бежали из России, она примчалась туда. Мечтая снова жить свободной и полной романтических мечтаний жизнью, за роялем, на балах, в любовно обучтроенной квартире – Мариинском дворце в миниатюре.
Но увы! Роскошную квартиру, которую Дарья Евгеньевна занимала в Петрограде вместе со вторым мужем, разумеется, давно реквизировали, причем от былой роскоши не осталось и следа. Бывшую хозяйку даже не пустили на порог, просто выгнали на улицу, где она неизбежно должна была погибнуть от голода и холода. Но судьба в очередной раз оказалась к ней благосклонной.
Ее в буквальном смысле спас из сугробов давний ее знакомый и поклонник, австрийский подданный Виктор Маркезетте, присутствие которого в Петрограде в это страшное время тоже казалось необъяснимым чудом. Но объяснение ему нашлось очень быстро.
Инженер полурусского происхождения Маркизетти во время Первой Мировой войны, в чине майора, служил в австрийской армии, в войсках связи, а в 1918 году приехал в Москву чтобы принять участие в подготовке переговоров по заключению Брест-Литовского мира... Этот мир, как известно, позволил большевикам выпутаться из войны ценой колоссальных уступок немцам.
Потом Маркизетти оказался в Комиссии по улучшению быта австро-венгерских военнопленных. Получал какой-то паек, не слишком скудный по тем временам. Имел не просто крышу над головой – отдельную квартиру. Подданство другой страны. В какой-то степени это делало его неуязвимым. Он предложил Дарье Евгеньевне свою помощь и покровительство. Она не отвергла предложения и достаточно скоро стала его гражданской женой.
Как австрийский подданный, Виктор Маркизетти в любой момент мог спокойно выехать на родину, но не сделал этого и остался в РСФСР. Почему? Неизвестно. Возможно его уговорила Долли... Неутомимая, очаровательная Долли по-прежнему брызжущая энергией и неутомимой тягой к бесконечным авантюрам. Она каким то чудом смогла сменить документы и превратилась в Дору Евгеньевну Лейхтенберг.
Зачем? Как позже выяснилось, гордая аристократка связалась с НКВД и стала… его внештатным сотрудником. Понять это невозможно, учитывая, что большинство ее родственников были казнены именно этим учреждением. Но себя императорская правнучка, по-видимому, по-прежнему считала исключением из всех правил.
Официально же вместе с Виктором Александровичем экс-герцогиня работала в издательстве «Всемирная литература», основанном Максимом Горьким, а когда в 1924 году издательство упразднили и его библиотека влилась в крупнейшее собрание Государственной Публичной библиотеки в Петербурге — в качестве иностранного отдела, Дора Лейхтенберг вместе с мужем устроилась работать туда.
Супругам Маркизетти очень помогали великолепное знание иностранных языков, эрудиция, и какое то особое отношение к читателям, в котором сочетался своеобразный шарм, неподдающейся описанию: достоинство, желание помочь каждому, кто обратился к ним и непревзойденное умение смотреть на весь царящий вокруг хаос как то несколько отстраненно, с юмором и долей иронии.
Коллеги же относились к ним с некоторой опаской: слишком уж они выделялись среди них. Иностранные подданные, с не слишком уместными изысканными манерами, вроде бы искренние, но… Но в трудные времена не жаловаться на тяготы быта, не причитали над грошовой зарплатой, все время ходили полуголодными, но делали вид, что так и должно быть.
Благородная бедность – это было так романтично!
Дора Евгеньевна шокировала коллег своими элегантными – откуда? – и строгими туалетами, привычкой протягивать руку как бы для поцелуя (никто и никогда ей рук не целовал), а главное – бесконечными рассказами о своих близких знакомых, среди которых большинство было известными революционерами. В частности — с Лениным и Троцким.
Более того, неоднократно зачем-то выезжала в Финляндию и гостила в доме генерала Маннергейма. Не без основания, многие сотрудники библиотеки полагали, что Дора Евгеньевна служит секретным сотрудником в ОГПУ. Но о ней все вспоминали не с опаской, привычной в те времена, а с некоторою долей недоумения и восхищения одновременно:
«Величественная, стройная дама в безукоризненно темном платье, с непередаваемой грацией разливала половником по тарелкам какую то баланду для полуголодных сотрудников... Дама шествовала, останавливаясь перед столами, в ее речах на всех пяти языках вперемешку, как самоцветы в драгоценной оправе, сверкали имена и бабушки Марии Николаевны и дедушки Максимилиана Лейхтенбергского и дяди, Великого князя Георгия Максимилиановича, и даже дяди Макса Баденского, последнего рейхсканцлера Германской империи».
В 1927 году Дора Лейхтенберг совершила, пожалуй, свой самый экстравагантный поступок: приняла гражданство СССР. Реакция властей последовала почти мгновенно: квартира из отдельной превратилась в обычную коммунальную, а «красную герцогиню» уволили их библиотеки как только началась первая «большая чистка» - в 1929 году.
Вызванная на комиссию, она твердо заявила, что работала с ОГПУ, но это не спасло ее. В протоколе комиссии говорилось, что «несмотря на то, что со времен Октябрьской революции Д. Е Лейхтенберг живет и работает в Советской России, она не изжила полностью характерных черт своего класса, проявляющихся до сих пор в отношениях с сотрудниками, как-то: высокомерие, гордость и прочее...»
Все припомнили.
Следователь комиссии спросил ее, почему она, бывшая герцогиня, графиня, княгиня, баронесса и так далее — вернулась в Россию. Она сказала в ответ, что ей посоветовал сделать это один хороший знакомый.
- Кто же он? — спросил следователь.
- Ленин, слышали, наверное, о таком? — с безмятежной улыбкой отвечала Дарья Евгеньевна.
- Может быть у Вас еще и письмо от него имеется — ухмыльнулся следователь.
- Вот оно — спокойно парировала Дарья Евгеньевна и вытащила из ридикюля письмо за подписью Владимира Ульянова( Ленина)...
Пришлось пока отпустить. Но работу в библиотеке Дарья Евгеньевна возобновила только в 1931 году.
В 1937 году ее и Виктора взяли. Арест их произошел в сентябре, а уже в начале ноября гражданка Дора Лейхтенберг была расстреляна. Последние ее признательные показания в шпионаже были написаны неуверенным почерком сломленной 67-летней старухи.
«Бывшую княгиню, скрывшую свое социальное происхождение» обвиняли в том, что она «является агентом разведывательного отдела австрийского генерального штаба и проводит активную шпионскую работу по заданию последнего на территории СССР». По обвинению «в принадлежности к монархическо-террористической организации и за связь со шпионско-террористической группой..» комиссия НКВД 28 октября 1937 года, по статье 58-а УК.РСФСР приговорила «гражданку Д. Е. Лейхтенберг к высшей мере наказания, в особом порядке, как не подлежащую суду».
Виктора же мучили в пыточной камере еще целый месяц, добиваясь, чтобы он принял советское гражданство, что он и сделал. После чего и его расстреляли как «агента германской разведки, руководившего боевой террористической группой, которая готовила покушение на товарища Жданова».
До сих пор непонятно, действительно ли они были шпионами австрийской разведки, или двойными агентами, работая в то же время на НКВД. Или «краснная герцогиня» просто заигралась в последнюю в своей жизни игру
Хранительные тени Мариинского дворца и легендарной Мальмезонской террасы уже покинули гордую, вечно смеющуюся Долли Лейхтенберг, так любящей жизнь. Уже не смогли уберечь ее. Ведь в ней было слишком много «царственной крови». Через край! И когда она пролилась, ее даже не заметили...
Супругов с диковинными иностранными фамилиями, но с «русской жилкой» реабилитировали. Посмертно. Обоих — в разное время. В. А Маркизетти — в 1975 году. А бывшую графиню Дарью Богарнэ, правнучку Николая I, императрицы Жозефины Бонапарт и Михаила Кутузова — только в мае 1989 года...
Могилы В. А. Маркизетти и Д. Е. Богарнэ — неизвестны, разумеется.
Разве могло быть иначе?
P.S. Сын и дочь Доры сравнительно спокойно пережили революцию, эмигрировавши вместе с отцом в Америку. Сын женился на канадке, имел четырех детей. Дочь приняла католичество и ушла в доминиканский монастырь.
Свою мать они практически не помнили.