Когда я в ночную гляжу пустоту,
Вдруг тени мелькнут из угла,
И вновь вспоминаю я женщину ту,
Что в нашей Гоморре жила.
Она иссушала меня, как суккуб,
И я задыхался не раз
В плену её красных от жадности губ
И жёлтых от похоти глаз.
Но верность была ей чужда и смешна,
При трепете тонкой свечи
Гоморрских мужей принимала она
В горячей гоморрской ночи.
И кто-то был нежен, и кто-то был груб,
А кто-то монетку припас
За блеск её красных от жадности губ
И жёлтых от похоти глаз.
И кто-то был сед, кто-то юн – ну так что ж,
Терпеть больше не было сил,
И я вынимал свой наточенный нож,
И ревность я кровью гасил.
Потом горожане, убийцу кляня,
От пастбищ Гоморры и нив
Камнями и палками гнали меня,
Изгнанием казнь заменив.
Она ж усмехалась, я был ей не люб,
И тыкала, как напоказ,
В меня краснотой напомаженных губ
И жёлтою похотью глаз.
Да будет ей месть беспощадна и зла,
И в этом поможет мне Бог!
Я в жертву ягнёнка принёс и козла,
Моля, чтоб Всесильный помог.
Жестокой насмешки я ей не прощу,
Пусть тонет в горючих слезах,
И красным от страсти губам отомщу,
И похоти в жёлтых глазах.
И был я услышан! Гром грянул с небес,
И сера, и пламя, и дым…
И город Гоморра в минуту исчез,
И женщина та вместе с ним.
Она испытала ли чувство вины? –
Не видно от гари и мглы.
Но были глаза, словно угли, черны
И губы от пепла белы.
Увы, слишком поздно я понял тогда,
По выжженным плитам скользя:
К тому, кто стирает с земли города,
Взывать о возмездье нельзя.