Позапрошлая чушь возвращается ловкой синицей,
что осталась в озябших руках не на зло /по любви/,
отгремевшее счастье пылает вечерней зарницей,
журавлями на стойбище мирно обедают львы.
Мы болтаем о долгом и очень медлительном лете,
об остатках неслыханной осени в дебрях зимы,
обнажая слова нараспашку в галдящем дуэте,
ненадолго себя вспоминая /но как бы взаймы/,
до весны не дожить, каждый раз зарекаемся /всуе/
обнаружить лазейки-ступени из множества книг,
отходя на контрольный рубеж за тепло поцелуя,
провожая друг друга в поход на условный ледник,
где сбывается жизнь. Переучены с лишним надрывом
совершать невозможное, страхи смешались с вином,
от которого мы отказались единым позывом –
искажение губит реальность /химическим/ сном,
превращая полог паутины в комфортную кому.
Наши крылья ломаются в радости /вновь отрастут/,
проверяя закон сохранения чуда в альбомах,
отдаём неимущим второй /запасной/ парашют
для прыжка за каёмку цинизма и прочих пародий
на законные тюрьмы для искренне жаждущих душ.
Зарываясь в толстенные книги до встреч полугодий,
мы действительно ждём на пороге влюблённую чушь.