О «русской поэзии».
Прочёл это, определяемое как «поколенческое», «о всех нас, о каждом из нас».
«Когда мне слух обкладывает звоном
Зима сортиров и госпиталей,
Пресуществлен я именем посконным
И снова говорю тебе - налей,
Налей мне так, чтоб в хлябях запестрело
И озарился каждый закуток
Зимой плацдармов, буферов и стрелок,
Пославшей вдаль прощальный свой гудок.
Пускай зима пройдет, меня сшибая,
На мой стакан да не положишь хлеб.
Налей мне столько, чтобы я ослеп
От нежности к тебе. И от желанья».
(автор и закавыченные цитатки гуглятся)
Свернув собственное посконное воображение на втором четверостишии,
сел сочинять это:
Когда мне слух заложит от рингтона,
некстати так напомнив о тебе,
трезвея, вижу: имечко посконно,
нет талии и обувь так себе.
«Нет некрасивых...» – ты, конечно, знаешь –
«...есть только...» – да и в это веришь ты –
но всё звонишь так, словно наливаешь, –
наверное, для вящей красоты, –
призывно щебеча так, между делом:
твоя, мол, дескать, только пожелай.
А я меж тем, прикинь, пренедоделан,
лишь птичек слышу да собачий лай;
на небеси пестро, сугробы набок,
и очищает душу от греха
весна ручьёв, промоин, и канавок,
проросшего любовного стиха,
в котором языком родным калёный
так, влёгкую, я всё же знаю толк,
усугублённый трезвостью смартфонной,
пославшей мне прощальный твой гудок.
Звонок твой сделав суетным и зряшным,
пойму: ты и под водочку ничья.
Налью-ка из ближайшего ручья,
да столько, чтобы оставаться зрячим.
5 января 2017 г. в 21:46