Робин помотал головой, отбрасывая с лица спутанные светлые пряди, и в упор посмотрел на девушку.
– Ну? – повторила Марион.
– Хорошо, – кивнул разбойник. – Ты точно справишься? Будь осторожнее, красавица моя. Заполучи ключи, сними с меня эти чертовы цепи, – и, если мы с тобой и с отцом Туком отсюда выберемся, то обещаю – сразу же обвенчаемся там, где ты захочешь.
– Монах в подземелье вместе со всяким сбродом, и как его оттуда вытащить, я не знаю. Речь только о тебе. Зачем нам кто-то еще? Убежим вдвоем. Только ты и я.
Робин, прищурившись, посмотрел в ее прекрасные светло-голубые глаза.
– Хорошо, – снова кивнул он. – Оставим отца Тука. Добудь ключи, освободи меня, и завтра же мы обвенчаемся.
– Лжец.
– Что?
– Ты хочешь меня обмануть, – рассмеялась Марион. – Я все-таки тебя знаю. Ты никогда, никогда не бросишь никого из своих. Ты просто готов меня обмануть. Я-то привыкла, что для моего не в меру правильного братца ложь немыслима. Но ты не такой.
Она уже была готова открыть дверь и уйти, но вдруг встряхнула головой, рассыпая пепельные локоны по плечам, обернулась и снова шагнула к Робину.
– Нет, хватит, никогда тебе больше не поверю, – сказала девушка и провела ладонью по щеке разбойника. – Как мне все-таки нравится, когда ты только что побрился! То есть нравилось, – добавила она, улыбаясь. Ее ладонь скользнула ниже, на шею Робина, на грудь, потом еще ниже. – Твою сарацинку рано или поздно поймают. И я попрошу шерифа, чтобы ваши головы были вывешены рядом на городской стене. Будет очень красиво: светлый блондин и смоляная брюнетка.
– У тебя всегда был прекрасный вкус, моя красавица.
– И не делай такое презрительное лицо, тело-то твое не врет! – рассмеялась Марион, опустив взгляд вниз. Она убрала руку и снова шагнула к двери. – Не грусти. Я не прощаюсь – я приду завтра посмотреть, как тебя повесят.
Эмиль из Нидароса не сводил взгляда с Ясмины. У него были карие глаза с длинными пушистыми ресницами, каким позавидовала бы любая красотка. Сейчас эти глаза словно сверлили маленькую сарацинку:
– Как-то все сходится. Ты только что была в лапах шерифа и епископа. И они точно знали, где лагерь. И, похоже, точно знали, что мы со Скарлетом днем обычно далеко отсюда. И что Робин не может сейчас драться в полную силу.
– Даже будь он полностью здоров, это не помогло бы, – ответила Ясмина. – Их было слишком много. Все в полных доспехах. Пешие, с уже взведенными арбалетами. Убьешь одного – успеют выстрелить трое-четверо. За их спинами – всадники.
– Я не верю, что он сдался без боя!
– Сдался. И правильно сделал. Начни он драку – всех перебили бы в полминуты.
– Он просто струсил! – нахмурился потомок викингов. – Он всегда считал меня слабаком, а сам струсил!
– Я бы посмотрела на тебя на его месте.
– Почему на тебе ни царапины? И почему ты схватила его коня? Выбрала самого дорогого, чтобы потом продать выгоднее?
– Остынь, – хмуро бросил Эмилю подошедший Уилл Скарлет. – Пойдем, поможешь мне копать. Надо похоронить бедолагу Тео.
– Я пробовала его остановить, – опустила голову Ясмина.
Эмиль снова покосился на девушку:
– Значит, плохо пробовала!
– Принеси лопату, – оборвал его Скарлет. – Не хватало еще нам перессориться друг с другом.
Его напарник, ругаясь, пошел на поиски лопаты. Лагерь выглядел словно после урагана: шатры отца Тука и Робина с Марион были разметаны в клочья, бревна вокруг костра раскиданы, маленькая палатка Ясмины покосилась. Навес и загон для лошадей почти не пострадали, но самих коней нападавшие увели. Не тронули только старенького ослика, на котором обычно ездил отец Тук. Всех остальных, бывших в лагере во время нападения – рыжую убитого Теодора, каурого Ясмины и светло-серую, почти белую кобылу Марион – конечно, увели вместе с пленниками. Сейчас в стойле под навесом были только кони Уилла и Эмиля да непривязанный чубарый – Ясмина, вернувшись в разоренный лагерь, оставила его отдыхать.
Два больших шатра, где жили Дик, Теодор, Эмиль, Скарлет и верзила Джон, тоже были покорежены, пожитки разбойников валялись по траве по всему лагерю.
– Они искали, где Робин прячет добычу, – вслух подумал Скарлет.
– Держи, – Эмиль протянул ему лопату.
– Давай под тем дубом? Как раз возле загона для лошадей, которых он любил.
Ясмина обернула тело подростка плащом.
– Тебе может подойти его оружие, – заметил Скарлет. – Попробуешь?
– Мне не натянуть английский лук, но Дик собирался привезти из Ноттингема мой.
– Дик? – быстро нахмурился разбойник. – Что он делает в Ноттингеме?
– Поехал за какими-то веревками. Робин попросил его забрать лук и плащ из «Восьми лап», и я вспомнила, что и мой там.
– Когда он уехал? Перед тем, как…
– Нет, Уилл, – быстро перебила его сарацинка. – Я знаю, что ты подумал. Нет, не верю. Это не Дик.
Скарлет молча кивнул, перехватил лопату, направился к загону, но вдруг обернулся.
– Если Дик едет из Ноттингема, он должен их встретить. Дорога-то одна.
– Сюда они, похоже, добирались в обход, иначе он бы их увидел, выехав из лагеря.
– Сюда – да, – согласился Уилл. – Черт. Похороним Тео и поедем в город, Дику навстречу.
– А Джон? Как мы ему сообщим? Он умеет читать?
– Нет, откуда? – удивился Скарлет. – У нас грамотные – отец Тук, Марион и Робин. Но Джон все равно узнает. Он повез свою красотку со всеми пожитками в Лидс, и на обратном пути точно заедет в Ноттингем пропустить пару кружек у Дженни или в «Походе на Иерусалим». А там наверняка весь город уже гудит от того, что Робина поймали. Так что Джон узнает, даже если вернется прямо сегодня. Но я думаю, его пока рано ждать. Эмиль, не отлынивай, что я один копаю?
Едва убитого подростка похоронили, Эмиль встрепенулся:
– Едем? Я возьму его чубарого. Так уж и быть, – обернулся он к Ясмине, – садись на моего мерина, пусть у тебя будет лошадка поспокойнее.
Скарлет быстро отвернулся, чтобы скрыть усмешку.
– Держи-ка, – он вынул из-за голенища нож и протянул его девушке.
– Спасибо. А ты?
– У меня меч. И еще несколько ножей было в шатре у Робина…
– Там все забрали. А ослик? – спохватилась сарацинка.
– Постоит, ничего ему не сделается, – накормлен, напоен, вычищен. Пойдем за Эмилем, пора седлать лошадей и трогаться. Я не думаю, что счет прямо уж на минуты, шериф ведь наверняка захочет устроить праздник на весь город, значит, сегодня их точно не повесят.
– Думаешь, его хотят повесить?
– Нет, их пригласили на званый обед.
– Черт бы тебя побрал, пятнистая скотина! – донеслось из загона.
Скарлет быстро кинулся к напарнику. С руки Эмиля капала кровь.
– Укусил? – спросила сарацинка.
– Упрямая тварь! Нет, я тебе таки разожму зубы, ты у меня узнаешь!..
– Не кипятись, Робин же ездит с недоуздком, – Уилл подошел к навесу, под которым висели седла и упряжь. – Держи. Руку завязать чем-нибудь?
– Не надо, – пробурчал его напарник. – Опусти башку, скотина! Дай сюда уши, сволочь!
– Подержать его, или так сядешь? – с трудом пряча ехидство, спросил Уилл, видя, что конь так и норовит шагнуть в сторону, как только Эмиль ставит ногу в стремя.
– Сяду, конечно. Он же у Робина шелковый!
– У него и прачка темненькая из Эдвинстоу шелковая была, а ты две недели с фингалом ходил. Давай подержу.
– Вот так-то! – Эмиль наконец забрался на коня и заерзал, поглубже устраиваясь в седле. – Ну, чего вы ждете? Едем! Да пошел, ну, чего застыл, скотина пятнистая?
Чубарый неохотно тронулся, но, едва всадники выехали с поляны на узкую тропинку и перешли, конь вдруг опустил голову и резко ударил задом.
– Ах ты скотина! – снова завопил Эмиль, поднимаясь с земли.
– Кажется, мерин тебе все-таки ближе, – тихо заметил Скарлет.
Небо в узеньких окошках под самым потолком начало сереть, когда за дверью снова послышался лязг засова. Робин заставил себя поднять голову. Кто бы ни пришел, какую бы весть ни принес, нужно было держаться прямо. Неужели его собрались вешать в такую рань, еще до рассвета? Странно. Марион говорила про утро, но он решил, что утро – это когда весь город проснется, чтобы все могли прийти и поглазеть на казнь.
Ну что ж, на рассвете так на рассвете.
Дверь открылась, на пороге показались двое мужчин. Не говоря Робину ни слова, они подошли к нему ближе и стали рассматривать разбойника.
– Где-то шесть футов, – пробурчал один другому. – Ну, может, чуть меньше. И худой, только плечи широкие. Влезет.
– Куда влезу? – негромко, но отчетливо поинтересовался Робин.
– Заткнись, – рявкнул вошедший. Он подошел к разбойнику и с явным наслаждением треснул его увесистым кулаком. Робин успел отвернуться, и кулак вместо удара в глаз проскользнул по скуле. – Влезет как миленький.
– А если нет?
– Куда он денется. Не влезет – поможем, запихнем. Новую клетку все равно некогда делать. Ты же слышал: принц Джон будет тут еще до полудня, и к его приезду этот подонок должен болтаться на рыночной площади в железной клетке на потеху всему Ноттингему.
– Врежь ему еще разок, а то смотри, прикованный, а ухмыляется!
– Врезать – это я всегда!
Второй удар оказался точнее первого. Разбойник почувствовал, как из носа по губам потекла горячая струйка крови.
– Все равно скалится, зараза белобрысая!
– Ничего. Посмотрим, как он будет скалиться, когда под клеткой разведут костер. Хотя, может, его высочество велит сразу вздернуть подонка, не развлекаясь.
– Нет уж, я настроился повеселиться. Значит, новую клетку не надо, прекрасно. Врежь ему еще, и пойдем.
Когда посетители ушли, Робин снова уронил голову. Сил держаться почти не осталось – он висел в этих цепях со вчерашнего дня и понимал, что дальше будет только хуже. Кровь стекала вниз, и разбойник старался дышать ровнее и спокойнее, чтобы она быстрее остановилась. Хотя какая теперь разница. Он пробовал вспомнить несколько неприличных песенок, чтобы горланить, когда его подвесят в клетке на потеху горожанам, но понял, что все равно никто не услышит ни слова – в горле давно пересохло, да и силы таяли с каждой минутой. А чем мямлить что-то себе под нос – так лучше вообще молчать.
Отца Тука повесят, его самого будут сначала мучить, потом тоже повесят. Бедный Теодор убит. Марион… при мысли о Марион он тихо выругался, злясь сам на себя.
Но маленькой сарацинке почти наверняка удалось вырваться, и она почти наверняка, выждав, вернулась в разоренный лагерь, чтобы встретить Уилла, Эмиля и потом Дика. Верзила Джон, похоже, еще в Лидсе и вернется не скоро. Дик, скорее всего, растеряется, если придется ввязываться в драку – он прирожденный охотник, но не подходит для боя. Эмиль попытается показать, что он сильнее и важнее всех, а потом получит щелчок по носу и скиснет. Но остаются Уилл Скарлет и Ясмина – и эти двое будут бороться и за него, и за отца Тука до последнего.
В окошках посветлело, потом блеснул яркий свет, обещая жаркий и ясный летний день. Робин опустил голову, пытаясь хоть как-то сберечь силы, и вдруг увидел, как что-то светлое промелькнуло на потолке комнаты, исчезло, потом замелькало снова. Он прищурился, пытаясь собраться, и невольно улыбнулся: по потолку и стенам резво скакал солнечный зайчик. Откуда его посылали, разбойник не мог понять. Скорее всего, с городской крепостной стены. И означал этот зайчик только одно – «эй, не кисни, мы с тобой, мы рядом».
– Так, – выдохнул он. – Уилл, Ясмина, осторожнее там! И начните с монаха, слышите? А я пока продержусь.