Шёл человек из Эршелаима в Малагу.
Нёс человек из Эршелаима бумагу.
Эта бумага была из телячьей кожи,
сиречь пергамент. И нёс он посланье Божье.
Происходило сие в Средиземноморье.
Светлая радость и горькое наше горе.
Солнечный берег и колыбель Мессии.
Сушь Иудеи и пальмы Андалусии.
Южная тема: нагорья, пески, долины,
мавры, филистимляне и бедуины,
то есть арабы, а там ещё где-то персы.
Тесное место – подмостки библейской пьесы.
И в тесноте не железно чтоб не в обиде.
Спутник один лишь – естественный – на орбите.
Имя ему Луна, полумесяц, волчье
солнце (или цыганское), а короче –
то ещё время – лихое и козлорожье.
Нёс человек бесстрашный посланье Божье.
Что было в том посланье? Миссионера
тайна ли, пилигрима святая вера,
почта служителя культа, или апокриф
из не вошедших в собрание, или окрик
на неуёмных с тупым идолопоклонством,
или на тёмных с неправильным их потомством,
или же это было иное нечто,
Бог только знает – естественно и конечно.
Дело гонца, письмоносца, того курьера –
почту доставить по всякую грань барьера,
аки учёному голубю в стае ловчих:
соколов, беркутов, коршунов – как и прочих,
тоже обученных, цепких и неотступных
в помыслах нахлобученных и преступных.
Странное время – выкрещивать день вчерашний,
ибо позавчерашний ушёл, как страшный
сон, только солнца лучи горячи на юге,
души учи не учи – всё на том же круге.
Минуло лет уж немало, но и немного.
Шло христианство поступью Сына Бога
с вестью своей и севом, меняя пищу,
за одного своего побивая тыщу,
то есть рукою железной неся прозренье
в смысле преображенья и ускоренья,
и перестройки на храмовых тех руинах
косности, ереси, дикости прежних римов,
что лишь иные носили названья всюду,
чтя не спасителя мира, а чтя Иуду
или кого-то ещё там – своих ли меньше?
Есть кроме веры на свете другие вещи:
царство, богатство, власть, прелюбодеянье,
всякие там украшенья да одеянья,
меры, соблазны, влеченья да искушенья,
требующие проверенного решенья,
коим совсем не нужна на пути помеха…
И растворялось во блуде и давке эхо
чистого зова, той вести, того посланья,
попранного не свиньями, так ослами,
всякой заразой, блевотой и прочей грязью,
миру мешавшей прийти к единообразью
при вавилонском всё том же столпотворенье,
что и поганило дух, и мутило зренье
даже в Эршелаиме, а уж в Малаге
жили и вовсе какие-то бедолаги.
Дело б едва ли решилось одним посланьем,
только начала рождаются все желаньем.
Стало быть, Каста-дель-Соль неспроста сияла,
кастою делая соль в смысле идеала,
берегом солнца в окрестностях Гибралтара,
от Мельхиора, Гаспара и Валтасара
ту эстафету приняв и не зная следствий –
приобретений, а, может, ужасных бедствий.
Это темно даже там, где от света больно.
Рай не затворен от гада, и рядом бойня.
Но отворяется вера в широком смысле,
только бы млечные реки совсем не скисли,
ибо малага – ещё и спиртной напиток,
сиречь вино как языческий пережиток,
густо-янтарным мёдом поящий души
на единении зыбком воды и суши
и растекающийся виноградным хмелем
так широко, что на столько зерна не смелем.
Что есть вино как не радость и утешенье,
средство забвенья как меньшее прегрешенье.
Что есть вина как не злое преднамеренье
в пору любую, где сутемь взамен прозренья.
Мир же не должен бараном пойти на закланье.
И вроде посоха доброе станет посланье.
Светоч, а может быть крылья, а может сам воздух,
если написано это буквально на звёздах,
если найдётся доставщик, что полон отваги,
где бы там ни было, разве же речь о Малаге?
Сердце, что верило – стало быть, солнце познало,
не убоявшееся никакого финала.
Шёл человек из Эршелаима в Малагу,
нёс человек из Эршелаима бумагу.
2020