РОМАН-ХРОНИКА
Автор Анатолий Гордиенко
Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).
Продолжение 23
Продолжение 22 http://www.stihi.ru/2020/01/06/6451
РАССКАЗ ИЗ МИРНОЙ ЖИЗНИ
«Стоим мы у наших амбразур, поблескивают под луной стволы нашего доблестного оружия. Вначале запрещалось не только разговаривать, но и постукивать сапог о сапог. Валенками стучать разрешили, а вот сапоги или, ещё хуже, ботинки... Это нельзя. Но теперь уже никто не обращает внимания на эти приказы прошлого времени. Выходит, пусть ногу отрежут, а ты молчок? Не разговаривай, засыпай, пусть тебя финская разведка голыми руками берёт? Где-то на днях двое уснули. Финны накинули на них простыню и придушили. А почему простыню, ведь шинель лучше, в ней потише?
Вот курить нельзя — это правильно. Да и курева сейчас нет в гарнизоне. Как ждали махорку мужики! Мука на лице у всех, выли и кулаки к небу бросали, когда поняли, что не сбросили курева нам, сидельцам горемычным.
— Товарищ первый номер, — прошептал я Нюгарду, — можно поговорить, а то засыпаю?
— Шавсем тихха кавари, Нико-Никола.
— Ответь мне по-честному, какой у финнов характер?
Тэнхо долго глядел на меня.
— Такой, как у всех людей.
— Не увиливай, Тэнхо. Говорят, финны злые.
— Не злые, а злопамятные. Помнят, кто и когда им сделал зло. Бог прощает, финн не простит.
Тэнхо умолк. Подошёл Борис, дул в кулаки, пританцовывал. До боли в глазах вглядываемся в лес. Иногда от финнов взмывает ракета и освещает белым мёртвым светом наш хутор: заснеженные побитые ЗИСы, танки, пушки, двуколки. Как хочется кобыльего супчика! О сухарике и не мечтаю, а хорошо бы заложить его за щеку и бережно, медленно посасывать, как леденец.
Нас сменят в полночь. Ещё час. Мороз залезает под полушубок всё сильнее и сильнее. Я делаю зарядку, приседаю, а встать уже не могу, нет сил. Не спасает и шерстяной подшлёмник грубой вязки, похожий на кольчугу.
— Тэнхо, хочешь, я расскажу тебе мою новеллу, которая называется «Финский характер»?
— Хочу. А ты тише говорить умеешь?
— Умею. Слушай. В некотором царстве, в некотором государстве, в славном городе Петров Завод живёт Сеппо Халминен, прекрасный труженик, передовик производства. Его отец, по имени Лео — тоже наш человек, красногвардеец. Решил я написать о семье очерк в московский журнал, договорился с редакцией. Те одобрили, сказали — за дело, товарищ Климов.
У Сеппо двое деток — Нико и Монна. Сверхзадача очерка: дети — наследники славных традиций, Нико — наследник деда и прадеда.
Выехали мы в Матросы к деду. В Матросах много финнов обосновалось, сам знаешь. Взял я фотокорреспондента Гаврилу Анкудинова. Приехали. Вот и крепкий дом Халминенов, дед построил, когда из Канады к нам прибыл. Приехали мы с Гаврилой редакционной машиной. Анкудинов спешит, у него ещё съёмка в городе. Быстро собираю всю семью, разожгли костёр у озера, этакая мирная пасторальная сцена. Пасторальная — это когда всё красиво: природа, зелень, солнышко. Ну, а у нас вместо солнышка костёр. Все собрались, поставил Анкудинов треногу, приладил на неё свой «Фотокор». Внимание, снимаю! Стоп! Нет Нико.
— Где парень? — спрашиваю я.
— Нико строит дом, — отвечает папа Сеппо.
— То есть как? — захлопал я глазами. — Сказано: всем быть на лужайке! Почему нет мальчишки?
— Он строит дом.
— Какой дом? Он под стол ещё пешком ходит. Сколько ему полных?
— Шесть лет.
— Мы долго будем жевать мякину? — невинно так спрашивает меня Анкудинов.
— Сеппо, сходи за сыном, — говорю я, шевеля желваками.
— Нехорошо человека отрывать от дела, — отчеканивает Сеппо.
— Он ещё полчеловека, четверть человека... Я ведь всем сказал вначале: фотокорреспонденту надо срочно возвращаться в город, ты понял?
— А где он строит свой дом? — спросил сосед Эрнест Хапаниеми, пытаясь сгладить неловкую ситуацию.
— Слышишь, молоток стучит? В лесу, вон там, за сараем.
Все умолкли, догорает костёр. Анкудинов то и дело вытаскивает часы, свою серебряную луковицу, знаменитый «Павел Буре».
— А может быть, мы обойдёмся без Нико? —говорит дед Лео.
— Нет, — упёрся я, — ведь дед Лео и внучёк Нико — друзья. Нико будет нести вашу эстафету, уважаемый Лео Юханович. Мальчик нужен на фотографии, он будет сидеть у вас на коленях, он нужен мне для очерка, он — надежда деда, любовь отца.
После этих слов и долгого хождения туда-сюда по методу «тигр в клетке» Сеппо и Эрнест пошли за этим, с позволения сказать, плотником. Прошло томительных полчаса, а идти-то всего сто метров. Наконец ведут Нико. Он упирается, ревёт, как паровоз, размазывает слезы по щекам.
— Не хочу фотографироваться! Не нужен мне ваш костёр! Не хо-чу-у!
Всем скопом уговаривали и дедушка, и бабушка, и мама, и тётя, и
даже младшая Монна. Взбодрили костер, Анкудинов снял три или четыре кадра на большие стеклянные пластины и умотал в город, а я остался для разговоров».
Продолжение в следующей публикации.