Переход из язычества в христианство привёл к
тому,что сложилось так называемое, народное православие.
Христианские традиции вступили в сложное взаимоотношение
с многовековыми языческими верованиями.
Никогда в России не будет изжито очень глубокое чувство
земли и природы - связь с природой.Перунов нет,но...
Перуны есть. И в самой эстетике воплощения христианства,
в самом художественном национальном образе живёт этот
дух слияния: начало природного и начало религиозно -
этического учения. Эти вещи соединены, слиты.
ПАОЛА ВОЛКОВА
- А ты не кричи.
Скажи:"Боже правый!.."
А дальше молчи.
Молитва- не просьба,
Не страх, не беда.
Она только провод
Отсюда туда.
ЛЕОНИД ЗАВАЛЬНЮК
Должен признаться,что я, не являюсь автором этого повествования. Я,всего
лишь писарчук, участник и свидетель случившемуся, которое своей
необыкновенностью потрясло меня.
Весьма и весьма часто странности свойственны не только людям, но и вещам. Да-да именно такая причуда произошла с ключом найденным мной, поди уж лет двадцать слишком. День с утра не заладился, он был искалечен хождением по кабинетам, предтечей которым были томительные ожидания. Вымотанный этой каторжной работой, я прикорнул в рейсовом автобусе и проехал свою свёртку. Исправляя оплошность, пошёл просёлочной дорогой, задками деревни. По тем временам за полями ещё вели уход, на гребне борозды углядел сидящую диковинную птицу. Подойдя ближе, разочаровался, эту шутку со мной сыграло моё же воображение, какие бывают у человека, смотрящего на облака, однако, клюв «птицы» был подобие ключа. Подняв и разбив ком земли, моему удивлению предстал действительно ключ старинной работы, с медной биркой отчеканенными на ней буквочками.
Моя мастерская на маковке когдатошной деревни, как ни укрупняли её, всё понапрасну, пощезла, что тебе в провальную яму. Бывшие угодья, будто борщевик, оседлал денежный городской люд; обнёс высокими заборами нагло кричащее о достатке архитектурное недоразумение, сверх меры обсаженное хвоей и кастрированной травкой. Внизу, у подошвы стыдливо сиротствуют развалины задумок Петра; Ропшинский дворец, заброшенный парк, россыпь озёр, ладно скроенное здание бывшей бумажной фабрики. Время, отпущенное на разрушение безжалостно, оно усердно пытается сокрыть всё, что содеяно здесь, в Ропшинском дворце, откуда Екатерина взошла на престол.
О найденном ключе, я поведал знатоку этих мест, краеведу, создателю музея, сделав предположение, что ключ дворцовых кровей. Выслушав меня, чуток подумав, ссылаясь на опыт, он отдал предпочтение бумажной фабрике. Я пообещал передать находку в музей. Дела, творческий беспорядок странным образом чинили моему желанию препятствия, когда ключ попадался на глаза, я вспоминал об обещании и даже пару раз приносил, но музей был закрыт. Случилась неприятность, ко мне в мастерскую забрались воришки, утащили собираемую коллекцию игрушек, к пропаже я причислил и ключ. Прошло несколько лет, разбирая хламовник обнаружил его, возрадовался, наконец, исполню обещанное, да не тут - то было; ново ставленное начальство по казённому сухо обошлось с человеком, создавшим музей, отправив его на пенсию и я передачу ключа оставил до лучших времён.
Этим же вечером, постучался и вошёл мужчина - мой погодок, поздоровавшись, представился. Сказал, что художник, Союзовскую мастерскую сдал, рисует дома, так как у него случилась беда, ему приходится ухаживать за слепой матушкой а лето будут они проводить в купленном домике, что рядом. Уединившись от гуливаний творческого люда,я эту весть принял с прохладцей, о чём вскоре пожалел, да откуда мне было знать, что судьба приготовила воистину царский подарок. Человеком и художником он оказался редкостным, а его матушка Ксения Константиновна Бухмейер, большим знатоком русской словесности, долгое время работала главным редактором «Библиотека поэта». Молодой аспиранточкой восхищался К. И.Чуквский, к мудрой, несгибаемой недугом, приносил свои стихи В. Цой, её память поражала, как и умение слушать и слышать. Сколько же всего интересного узнал я за эти, быстро пролетевшие шесть лет.
Ивана купала выпал на выходной, вечерело, закатное солнышко не хотело уходить на покой, будто капризное дитятко цеплялось за ветки деревьев, играло листвой. В такие вечера лучше терпкого чая и придумать ни чего нельзя. Сидим, беседуем, сдабривая сказы всякой небывальщиной. Тут возьми, да и расскажи историю про ключ, который странным образом, будучи совершенно не нужным, остаётся при мне, как при добросовестном ключнике, про то, как при малейшем желании избавится от него, он исчезает. Я готов биться об заклад, пойди за ним, вряд ли он окажется на месте, где видел его утром. Ни минуты не сомневаясь, я пошёл, меня ждало разочарование, ни чего не оставалось, как принести и стать объектом для подтрунивания. Взяв ключ, Ксения Константиновна долго и тщательно изучала его руками, при этом, её лицо излучало радость, какая бывает при встрече близкого человека, с которым не виделся долгое время. Растроганный этой сценой, оставил ключ ей, он так и провисел над кроватью до её ухода.
О Ксении Константиновне я попытался написать, но моё желание было не подъёмным, пришлось смириться. Вдруг, позвонил её сын, он рассказал, что в немецких архивах разыскал сведения о предке, первом Бухмейере, который переехал из Германии в Россию. Занимался он бумажным делом и на выпускаемой ропшинской фабрикой бумаге печатали деньги. Найденный мною ключ был от фабричных складов, стало быть, Ксения Константиновна держала в руках ключ, которым пользовался её предок.