Повесть о бумажной короне
Вечер на двоих.
1.
Тихо скрипнули двери.
Покой Хэнрыка. На стенах в полумраке тёмными пятнами повисли образа и парсуны. Мадонна цветов. Образ отца. Некая девочка с настурцией в волосах. Под «Меланхолией» Дюрера– портрет Хэнрыка. Упрямо засмотревшегося на стилет. Задумавшегося о смерти. Вот скрипнули двери– взволновался огонёк пригашенной лампы, а из угла блеснули глаза Хэнрыка.
... ... Это ты?
... Я.
Гость стал у лампы так, что видны длинные и густые его ресницы. Бледность лба заметна в полумраке. Гость принёс любовь и себя всего– в дар...
Он пришёл на зов Хэнрыка. Он впервые наедине с наслаждением. Эллинский силуэт явственно выделяется из мрака. Тонким шёлком покрыт его торс. Ноги голы, а бёдра схвачены тяжёлым пурпурным кашемировым поясом. На нём вышиты три Марии у гроба.
... О мастер, чем ты печален?...
... Я думаю...
... Прогони мысль– я есть любовь...
... А я– боль и ужас...
Он садится рядом с Хэнрыком. Тишина. Ладони Хэнрыка ищут его тонкие ладони. Когда сидят они рядом так, мощный ток плывёт сплетением рук, совершеннейших орудий блаженства. Безрассудство загорается в глазах Хэнрыка, видящего в дружеских зеницах абрис воспылавшего лица своего.
И вдруг пожар ахнул в дрожащих ладонях!
Слышен шёпот: хочу тебя... Хочу тебя...
Поцелуй в несуразном изгибе тел. Горячий и обморочный. Затем восхитительная, точёная головка ложится на колени Хэнрыка– и тот впивается в бледные, распахнутые губы Диадумена.
Тишина звенит биением разгулявшейся крови и эхом безумия. Горячка в висках. Тяжесть и боль в глазах. Гаснет лампа.
И ладно, да будет тьма.
Бьётся детское сердечко, губы пылают жаждой поцелуев– словно без сознания гость ускользает сквозь объятие друга и без сил раскидывается у его коленей. Сколь страстна юная душа, сколь удивительна эта любовь: встреча, расставание, встреча, гнев и восторг– апрельская погода.
Хэнрык выходит вон.
Скрипнули двери, затем стукнала калитка– он ступил в сад.
Луны нет, темнота, тени деревьев, диковинные призраки... СТРАХ...
2.
Хэнрык говорит:
Слишком малое в силах человека и на слишком многое способен он.
В такую ночь не в силах он победить себя, ни глубины своей песком
засыпать. Даже если там грязь, даже если– хлипкий грех...
И он же способен уничтожить тысячи себе подобных существ огнём, кровавой дланью, железом.
Мы тут далеко на востоке.
Вихри веют вечно на этом взгорье, вот и не слышно похода.
А как взгляну на тёмный горизонт, знаю, что издали примчится буря.
Загрохочут дорогами гружёные повозки и затопочут копыта орды.
Могут прийти восточные варвары– и тихой ночью растравить небо луной.
Погибнут городки над печальными озёрами, дотла выгорят сёла.
И кровь!.. сколь много крови...
Это по силам человеческим... Слишком, слишком много!
И столь мало может человек...
Не оттолкнёт стремительно близящегося к нему безумия.
Не преодолеет страх перед Неизвестным...
Кончил, не договаривая.
Чудовищная тишина ожидания.
В воздухе обрушился крик:
«Трагический актёр!!! Ха! Ха!»
Кто кричит?
Ярость в сердце: Кто смеет игрой звать муку?!!
Бушует хищное сердце, крови жаждет. И вдруг видит Хэнрык: безумие таится
в его необузданности... и вот взорвётся. Страх в сердце... жуть, холод...
Сколь же блекло то, что кристаллизует мысль, заблаговременно вынырнув из
глубины души! И сколь же сильны сами чувства!
В душе проскальзывает таящаяся мысль– наблюдение самого себя. Она мелькает снова и снова. Она питается и растёт. Мысль шепчет: Зачем всё? А ты знаешь, что это всё? Страх безумия... Ужас души человеческой... Осознание грешно любви... Трагизм неверия твоего... Столько червей точит душу твою! Покончи с этим! Кончи!
Она уже вопит искушая и ластится, словно химера на тигриных лапах.
3.
Двери скрипнули.
Покой Хэнрыка какой-то пустой и страшный.
Хэнрык припал ухом к дверям, за которыми растекается поток снов госпожи Ханки.
Негромкий окрик: Конец СКАЗКИ!..
И грохот в четырёх стенах комнаты!!!
Крики... ропот... шаги... Некто молвит: «Такой молодой»... Иной голос: «Балует».
Огоньки в прихожей. Говор.
Вносят лампу.
Бродит дым. Пахнет порохом.
Словно белое видение плывёт к нему госпожа Ханка. Садится на его кровать и спрашивает: Где кровь? Больно?..
Женским, плавным жестом она прячет в фалдах револьвер и уже гладит больную голову Хэнрыка. Игра его волосами:
... Что ты хотел сделать, Хэню, Хэню... Сколько живёшь, столько мучишься– ты один не в силах вынести. Поклянись, что не повторишь... этого... Хэню...
А он бредит в лихорадке:
... Рука дрогнула... Сил недостало второй раз... Проклятые нервы!..
Затем слёзы его плывут по белым щекам и ниспадают на подушку. Стиснутые губы мстительно шепчут: Трус!.. трус!.. трус!..
Затем бездна горячки и беспамятства, весь театр зрелищ и снов.
Последние порывы гордой воли:
... Прочь... не мучьте... не желаю пощады!..
И снова борьба со смертью. Видения. Призраки. Бред.
Юзеф Чехович
перевод с польского Терджимана Кырымлы