Tels furent les auteurs de mes jours.
Jean-Jacques Rousseau
Блог Между Ног. Третий сезон, эпизод первый. Семечка.
Так вот, о чём это я... После Революции семнадцатого года, когда началась Гражданская, двое из Воробьёвых ушли с белыми, один остался. Второй после вернулся, третий нет. Но речь-то о первом. Точнее сквозь. Георгий, брата моего в его честь назвали, остался. Георгий Воробьёв. Из села Бёрды. Столицы пугачёвского восстания. Оренбургский казак. От законной у него были сын и дочь. Потом он уехал служить в Маньчжурию, был уже тогда лётчиком Красной Армии, взял с собой сына Владимира. А тот возьми и напиши матери, что папка с другой тётей живёт. Дочь осталась в Оренбурге. Сын с отцом. Потом Георгий гонял самолёты по Ленд-лизу, о чём, разумеется, документов хрен сыщешь. Служил на Дальнем Востоке. Точка. Владимир Воробьёв тоже пошёл в лётное училище, но после стал журналистом и встретил на Камчатке свою жену. Нелю. Не Нинель, ни Нелли. Нелю. Спасибо работникам паспортного стола маленькой камчатской деревушки.
Так вот. Неля Фёдоровна. В девичестве - Прогненко. Мать её, Серафима, была дочерью раскулаченного священника на Украине. После народной расправы старшая дочь с Серафимой на руках и ещё какая-то соседка с ними бежали в ночь. Крестьяне уже спали, а волки нет. Сёстры забрались на один стог, тётка на другой. Окружили. Воют. У тётки спички с собой. Пучок сена подожгла и давай бросать в волков, чтобы отогнать. Так её и съели. Серафима чуть подросла - по домам работала. А как пожёстче стало, работу давать перестали. Начальником паспортного стола был Фёдор Прогненко. Герой Революции. Много её старше. Ему тогда сказали: возьмёшь её - положишь партбилет на стол. Положил. Взял. Стали жить. Серафима шила. А ещё ведьмой деревенской была, кем же ещё быть дочери священника? Ну там… на корову, кто глаз дурной положит, скажет, что делать, как пошептать. Все в её роду светленькие - украинцы, одна она тёмненькая. Как цыганка. Фёдор бывает сходит с кем на сеновал. Отец его - кузнец - кочергой: зачем Симу обижаешь. Потом стало ещё жёстче. Скрывались. Кочевали, благо в армии друзья оставались у героя. Так и добрались с Украины до самой до Камчатки, через всю Россию. Там, в землянке, неподалёку от воинской части в 1941 году и родилась Неля. Пятая. Из шести. Единственная тёмненькая. Выносить с военной базы было ничего нельзя, поэтому солдаты проводили по одному малому в день в столовую. Серафима шила. Колдовать в лесу возле военной базы было особо некому. После войны в город перебрались.
Так вот… Владимир Воробьёв. Не став лётчиком, стал журналистом. Стихи ещё всякие отправлял в журналы. Украл афишу первого после отмены запрета публичного чтения стихов Есенина. Предлагали в Москву. Но это ж шестидесятые. Романтика. Камчатка и всё тут. Решил с китобоями ходить и писать о них. Там и Нелю Фёдоровну встретил. Сборник выпустил. “Отсюда начинается Россия”. Такой дальневосточной романтикой все стихи там сочатся, что говорить страшно. На какой-то стишок Пьеха что-то спела и забудем. Находился с китобоями, поехал в Казахстан. Другая романтика. Байконур там. Космос. Встречал первый экипаж после стыковки Союза с Аполлоном. Получил блок сигарет. Советско-американское производство. Говорил, тогда хорошие были сигареты. Взял в библиотеке Капитал. Вернул залитый вином. Потом Москва, Высшая Партийная Школа и редактором Правды во Псков. Должность такая, что байками обзаведёшься на всю старость вперёд. И как с Шолоховым напивались. Интересно, обсуждали ли описание секса в Тихом доне? Великолепное описание. Точное. Жестокое. Как должно быть. И про то, как доводил однорукого бывшего штрафбатовца Гейченко. Человека, который поднял из руин Михайловское и был опущен Довлатовым в Заповеднике… Семён Степанович Гейченко жил пушкинским заповедником. А Воробьёв же из Бёрд. Туда А.С. приезжал, когда писал свою историю пугачёвского бунта. Жил, говорили, у воробьёвской прапра. И там же внучка её молодая жила. А Пушкин, он же всех перетрахал по канону мифа. И Воробьёв - маленький, кудрявый и стихи пишет. В профиль повернётся и давай над Гейченко подтрунивать. От Семёна Степановича осталась подаренная им одна из первых копий посмертной маски Пушкина, живущая теперь в моей мастерской. Пригодилась один раз. Отправлял в большую переписку свою обнаженку - приложил к лицу. Получилось весело: мёртвый Пушкин с эрекцией. Чем дед Воробьёв особенно гордился, так это тем, что за всю свою карьеру от спецкора до редактора главной советской газеты ни разу не написал статьи, восхваляющей генерального секретаря или какого лидера красного. Так что все, кто утверждает, что иначе в Союзе карьеры было не сделать, лгут безбожно. Вылизывать анус дело исключительно личного наслаждения.
По отцовской линии. Если отбросить такие же мутные легенды, как родство с Пушкиным по матери, легенды, что род наш идёт от брата адмирала Ушакова (сам адмирал, как известно, по мальчикам был больше, так что в семейных преданиях фигурирует его брат). То начать стоит с прабабки. Забеременевшей в блокадном Ленинграде и вплоть до девятого месяца после каждой бомбардировки прыгавшей по крышам и тушившей зажигательные снаряды. Да и после рождения бабки моей. Лирисы Григорьевны. Прабабку я застал уже в маразме. Звала меня девочкой. Может, просто видела будущее. Второй дед мой, Евгений Васильевич Журавлёв, был военным медиком. Вместе с Ларисой Григорьевной уехал в Грузию. Был там лучшим столичным криминалистом. Тбилисским стилягой. Слушал битлов с рентгеновских снимков. Курил трубку. Вернулся в Ленинград. Спился от таких подробностей личной и интимной жизни, какие тут ни к чему. Умер от рака лёгких. Но это уже дела новой демократической России, а значит, стоит вернуться к деду Владимиру.
Так вот… Когда стало можно заниматься бизнесом. Дед Воробьёв стал издавать одни из первых переводных сборников о том, как сколотить состояние. Статьи американских миллионеров, кулинарный сборник старинной кухни “В старину едали деды”, который лет четырнадцать спустя я стал называть не иначе, чем “****и”. И пожалуй, деды вполне себе были в старину и в этом хороши. Как и все, когда это стало модно, подсел на стихи Бродского. И, если в пять я учил за деньги рождественский цикл, то в четырнадцать видел деда восхищенно декламирующего Конец прекрасной эпохи. Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав, к сожалению, трудно. Красавице платье задрав, видишь то, что искал, а не новые дивные дивы. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут - тут конец перспективы. Неля Фёдоровна под его крылом издала первый русский журнал по вязанию. Несколько выпусков, где мы с братом Георгием были моделями в вязанных свитерочках для малышей. Успех был такой, что одних налогов платили больше миллиона по старым деньгам. Каждому из нас, мне и двоюродному брату Георгию, на сберегательный счёт, который нельзя было обналичить до совершеннолетия, было положено по сумме равной стоимости автомобиля. Под хороший процент. Так что, если бы не обвал, мы должны были стать типичными мажорами. Тогда же Неля Фёдоровна пошла в школу паранормальных наук, где приглашёнными лекторами читали Джуна и Грабовой, и где окончательно уверовала в свои магические способности, передавшиеся ей от Серафимы, и полностью обновила свой лексикон. С тех пор и поныне она говорит о энергиях, аурах, посланниках иных измерений и уверена, что всё это давно доказали учёные. Немного в её защиту могу сказать, что в уже вполне осознанном отрочестве моём стал свидетелем того, как за десять сеансов наложения рук и мухлевания с тем, что они якобы “не двигаются, но ты чувствуешь?” она излечила одного мужика от рака, убрала катаракту с глаз соседки и улучшила “качество интимной жизни” другой… Дед тогда решительно ушёл в православие. Всех крестил. Взял интервью у Алексия Второго, смотрел Слово Пастыря, а умер так и не дописав исторический роман о псковской православной миссии во время Великой Отечественной. Экзарх. Искусство же Нели Фёдоровны никак не помогло ей спасти от опухоли мозга вначале сына, а через несколько лет и мужа. И сейчас она подрабатывает, делая энергетические косметические маски по пятьсот рублей за сеанс. За несколько лет до смерти дед исповедался бабке в каких-то там своих приключениях, но после его смерти это всё вытеснилось из её памяти. А главной своей добродетелью она считает верность мужу на протяжении более полувека. И далее.
Так вот… об их сыне. Андрей Воробьев. Учился в Первом меде Ленинграда. Ушёл. Восстановился. Ушёл. Восстановился. Ушёл. В педагогическом. В Академии художеств на искусствоведческом. Ушёл. Называл себя последней надеждой русской интеллигенции. Писал иконы. Перетрахал всех подруг младшей сестры. Женился на самой из них ****утой - Ольге Окуневой. Родил сына Георгия. Застукал Ольгу с любовником на даче родителей. Получил от любовника по голове мотором от стиральной машины, отчего через всю голову шёл глубокий шрам. Попрощался с шикарной кудрявой шевелюрой в пользу бандитской бритости. Качался, как не в себя.
Был администратором бара. Переклеивал ценники по ночам. Торговал окорочками на рынке, снабжал семью ножками буша. Спал с бухгалтером своего босса, по ночам переписывал в её бухкниге цифры. Разорил точку. Получил ментовскую пулю в ногу. Восстанавливался на Украине, где мы все тогда проводили лето. И все же, во время ночной прогулки после снятия гипса - ногу дядьке расходить - были сбиты мотоциклом, нёсшимся по трассе без огней. Неля и Андрей в больницу, Семечка и Георгий в кювет, но без тяжких. Потом Андрей стал, как его прадед, кузнецом. Встретил мать двоих детей из Казахстана, сына женщины звали Степан, но в моём кругу его звали Ромашка. Когда я в пятнадцать ушёл из дома и жил с ними, мы с Ромашкой курили ежедневно траву, играли на гитаре Цоя, были избиты девятью курсантами-морячками, потом плавно наши пути разошлись. Андрей слёг с инсультом, который случился в опухоли под шрамом на голове. Умер. Был мне всегда вместо отца и больше. Как и я более Георгия был его сыном. В мои тринадцать учил меня правильно открывать и пить портвейн и снимать первокурсниц в Татьяин день, когда я рванул из Пскова учиться в художественно-эстетическом лицее на Фонтанке, первой по статистике суицидов школе Питера. Весь съём я запорол своей стеснительностью. Андрей снимал комнату с тараканами у алкоголика, женатого на Серафиме, девушке то ли с лёгким ДЦП то ли что-то близкое. Трахал её. Как и его друзья. От одного из них она родила глухонемого мальчика. Ещё одна соседка по коммуналке - пятидесятилетняя алкоголичка, пыталась трахнуть меня на его глазах. Но хрен кто сможет нарушить мои границы. Потом Андрей закодировался. С казахской семьёй подсел на амфетамин и мы с ним весело нюхали и болтали по ночам. С инсультом его нашли в его коммуналке Георгий и Ромашка. Вытерли с пола мочу, взяли порошок и ушли. Через два дня его нашёл я. Успел. Ещё несколько лет он прожил, мотаясь по операционным.
Мария Вробьёва, моя мать, была одним из первых в новой России художников-кукольников и могла бы многого добиться, если бы не делала ставку на слащавую умильность и добрых рождественских ангелов, то есть не оставалась бы в рамках хорошего подарка. В августе девяносто первого, когда отец стоял на Дворцовой, в надежде, что туда тоже придут танки, под которые можно будет броситься, Мария кормила меня на окраине Ленинграда, наблюдая Лебединое. На рубеже тысячелетия она уехала из Петербурга обратно во Псков, стала главным художником драматического театра имени Пушкина, делала выездные спектакли всё в том же Заповеднике. Бегал после школы по закулисьям. Наслушался историй о тяжёлой жизни служителей муз, готовых воровать в коммуналке обмылки и склеивать их вместе, но не идти на рынок торговать колготками. Мистических историй. Ставили спектакль «И всюду страсти роковые» - коллаж из биографии и произведений А.С. Сюрреализм и трагедия, злодей с головой белого доминантного коника и трагическая смерть смуглого кудряша. И много женщин. Шедевр. Фурор. Все, кто задействован в спектакле, как сглажены. Убрали из репертуара. Второй её муж был фотограф. Сделал один из самых умильных моих детских ню-снимков, но потом зачем-то отрезал на снимке маленький детский пенис, подпортив всю композицию. В этом возрасте все звали Семечку шоколадкой, на контрасте с вечно бледным Георгием. Потом у матери был психиатр. Театр. Посттеатр. Оформляла какой-то псковский ночной клуб. В новогоднюю ночь на две тысячи первый меня, всего в блёстках, десятилетнего, выносил не плече Дед Мороз. Я стирал ноль и писал единицу на зеркале. Потом стриптиз-шоу-программа. Прекрасная обнаженная женщина играет с моими волосами, я весь в блёстках после выступления… всё, как сейчас. Хорошие были три года, когда я жил с матерью. Сейчас она замужем за скрипачом псковской филармонии. В конце прошлого года филармонический оркестр переименовали в губернаторский. Обещали повысить зарплаты, но пока это значит лишь то, что придётся бесплатно играть на корпоратах друзей губернатора.
Андрей, брат её, был другом Кирилла Евгениевича, моего отца. До того, как тот женился на красивой, талантливой и амбициозной женщине науки, и уехал за ней сначала в Германию, а после в Швецию по государственной программе “отток мозгов”. До того в Германии он был с труппой театра, откуда вшитой в декорации, провёз магнитолу, узнал по телефону, что я родился, продал магнитолу и несколько месяцев жил на эти деньги. Фейсбук я завёл, чтобы общаться с эмигрантом о том, как там по-людски всё устроено, как наше правительство обманывает нас здесь и немного о Рембрандте и его умении писать розовые сиськи. Кажется, в том же году, что завёл свою страницу, я пошёл искать первую подработку параллельно учёбе в художественно-промышленной Академии. Искал что-то связанное с написанием текстов. Собеседование было коротким. Как вы относитесь к власти? Иронично. Вы нам не подходите. Несколько лет спустя после скандала с Камикадзе узнал, что это была “та самая” знаменитая ферма кремлеботов на Савушкина. Как видите, никакие это не боты. За компьютерами сидят исключительно те, кто искренне верит в светлое будущее. Лицемеров не берут. Устроился в кузницу. Собирал и монтировал лестницы и балконы бывшим браткам. Поработал на реставрации Морского Собора, где узнал, что фирмы, делающие реставрации фресок отдают девяносто процентов откатами РПЦ и всё равно платят даже младшим художникам, коих как тараканов, очень и очень достойно. Но не обо мне речь.
Я начинал с Георгия Воробьёва? Георгий Воробьёв. Мой двоюродный брат. Был в детстве украден своей матерью, после чего её любовник метал в него ножи. Украден обратно Нелей Фёдоровной. После чего Ольга эмигрировала в Афины, колыбель европейской культуры. В первом классе, объединившись против Георгия, класс избил его, после чего класс был распущен. Во втором классе другой школы, класс, объединившись против Георгия, сломал ему позвоночник. В школе для реабилитации его затравили. В сельской школе сотрясли голову. Дальше шестого он учиться не стал. Потом ему поставили диагноз его матери - шизофрения. Какое-то время Георгий ложился в больничку добровольно. Потом его близкая подруга нашла способ просочиться через решётку и размазаться по асфальту чуть ли не перед его носом в день выписки. Отделение, где работала его любимая Нино, закрыли. И уезжать на отделения других филиалов Скворечника он стал только через полицию во время буйных припадков, когда не имеет значение, что согласия он не даёт, а официальных опекунов у него нет. Сейчас живёт один. Пьёт. Влипает в истории, которые мне приходится разруливать. Иногда бодаясь с парой-тройкой районных барыг. Один из его барыг снабжает его тем, что он пускает по вене, за секс. Впрочем, Георгий гордо утверждает, что гомосексуалит только в активной позиции. Иногда ходит к той самой Симке с коммуналки, переняв эстафету у своего отца. Недавно его избили до полусмерти. Одна из его любовниц любит спать с пятерыми разом. Обычно он радостно соглашается. В этот раз отказался. Проломили череп.
Родились мы с ним с разницей в месяц в девяностом году. Он на следующий день после дня Победы. Я двенадцатого июня, что уже после моего рождения и по понятным из вышеописанного обстоятельствам признали Днём России и дали всем выходной.
Так вот, к чему я веду… Если кто-нибудь. Когда-нибудь. Скажет тебе, что секс - это плоская и поверхностная тема. Посылай такого собеседника глубоко в п@зду.