[новогодние сны]
Всё, что исчезнет, будет как дорога.
Ольга Седакова, «Горная ода»
— милым моим и чудесным — вам —
[М]
— Эта грустная повесть наличием общих мест,
энным радостей номером будет сверлить сварливых. —
Пеший конного с ног непременно собьёт и съест.
Эта повесть — отъезда болезнь (не себя любимых
добиваемся — так добираемся до колен
до белёсых, без страха и вздоха уходим в почву —
заговаривать время, чумному сдаваться в плен,
проставлять над простым расставаньем простую точку.)
[О]
— И когда веселился вдали от Итаки Улисс,
женихи обживали нехило его Пенелопу. —
Веселись-веселись, мой Улисс, напевай вокализ!
Переплату за тур по богиням впаяем циклопу
разудалого неба: оно поглядится в тебя
олимпийскою девкой, захочет тебя Огигией.
Благородный ягнёнок, рунёнок, ребёнок, ребя —
вот кого милый остров, любя, одолел ностальгией!
[И]
Настигает тоска. Незадолго до выхода из
его отчего дома он мешкает час у порога.
Не выходит Звезда из кулис, но поёт у виска
ледяная истома — и манит к себе, как дорога.
Это значит — кончается время. Поодаль стоят
снаряжённые спутники: будет поход величавым.
Но сверчки, стрекоча, в темноте никуда не летят.
— Это самое Слово кончалось тем самым началом.
[К]
«Извини меня, Постум. Я Лесбию так не хотел,
как хотела сама — и собою само разыгралось;
но недолго елозила простынь по лезвию тел.
Мне от женщины нужно — ты помнишь — ничто или малость.
Хоть немало о ней написал, всё сжирает любовь:
голоднее бездомной собаки бездонная прорва.
Не сбеги от неё — я с тобой бы не встретился вновь.
(Говорю тебе мало, поскольку надорвано горло...)»
[А]
Там, где Трою низложат во прах, я за всех Андромах
прорыдаю и песней прорву семиствольную полночь.
Я — тесеева праздность на всех долговязых ветрах,
я — последняя нежность бессонных приамовых полчищ.
Перед смертью твоей я пожертвую песней своей,
эолийский простор колесницей глазниц рассекая.
И увянет война, и увидит отец сыновей —
лишь бы им повезло, лишь бы встретилась им Навсикая...
[Д]
...Но уже раскачали ворота молодые микенские львы,
но ещё Клитемнестру во тьме не найдёт Агамемнон,
и врастёт ледяная забота легковеснее смертной травы
в тридесятую песнь его, в пленную весть о мгновенном.
И уже никого не спасёт драгоценный огонь —
не родимый акрополь, но гибель сочится цикадой.
Опускаются веки, навеки слабеет ладонь —
и червлёное солнце висит над ослепшей Элладой.
[Е]
Леночка, здравствуй. Намедни обещанный снег
так и не выпал. На юг уезжает сожитель.
Я у тебя недалёкий, смешной человек,
я у себя проводник, реагент, проявитель.
Поезд качает, птенец пробивает стекло.
Вижу, как вечер плывёт надо мной, неприкаян.
Хочется сделать хоть что-нибудь — просто назло
миру бессмысленных, серых, убогих окраин.
Вот встрепенулся, припомнил тебя наяву,
вышел сухим из глазниц стрекозиного горя:
кто я тебе, почему до сих пор я живу —
знают в провинции тихой, у самого моря,
знают приказы да списки, пахан и декан
лучшего в мире университетского вуза,
знает святая любовь, что пошла по рукам
улицы, блока общаги, лжецов студсоюза.
Что нам поделать? Скорее бы вывалил снег
темпами Баха и списками на пересдачу.
Музыка будет с тобою прекраснее всех.
— Я и на юге о ней спозаранку заплачу.
[. . .]
Я у себя — проводник, реагент, проявитель,
а у тебя — недалёкий смешной человек.
Лиза сказала: «Наград у меня целый китель»
(ну, прояви, перечисли, родной имярек!)
Первая будет Нева, а вторая — квакушка,
третья — мяукалка, Раменка, зга, похвальбушка —
милым её колыханье описывал Фет;
вот и теперь от меня передай им привет.
Я далеко-далеко, а печаль недалече,
милые спят в антрацитовой саже зимы.
Кто недолюблен, оставлен, забыт, недолечен? —
Я недолюблен, оставлен, забыт, недолечен —
я недолечен — и все недолюблены — мы.
Всем нам расхлёбывать эту любовь на прощанье,
звуки коробить ещё не запаянным ртом.
Было бы время — найдётся и выход с вещами,
выход прямой — непременно с Твоими вещами —
с вырванным именем, с памяти скорбным гуртом.
2 0 июля — 3 0 декабря 2 0 1 9