Я ему про Фому, а он мне про Иуду!
Про Ерёму, святой отец, совсем выжил из ума?
Такой разговор священника с прихожанином я вряд ли когда забуду.
Вот так вот сказка сказывается, и сказывается — сама.
«Вот так вот дело делается!» — и Дантес посмотрел вокруг.
Ну а что там вокруг — закат, и лежит поэт,
и к нему подбежал по глубокому снегу друг.
И с тех самых пор его рядом со мной и нет.
Я сидел всю ночь и придумал четверостишие,
состоящее всего из одной строки —
три других оказались там радикально лишними,
как глаза орла, торчащие из реки.
Или, чтобы уж быть до конца циничными, —
как пирожное на краю гробовой доски.
Будут рифмы мои непременно и только крылатыми,
будет всем кораблям своя гавань, куда ни плыви,
будут наши пути, как сказала, возможно, Ахматова
или кто-то ещё: от любви до обратно любви.
За рекой занималась красава-заря деревенская,
за деревней какой-то дурак распугал всех бобров.
И когда, наконец, я придумаю что-то вселенское —
вот тогда и в последней строке я сумею без слов.