Я босиком пройдусь в полотнах Левитана,
упьюсь Боннара эротическим вином,
а по ночам на цыпочки привстану,
чтоб рембрандтовский свет почувствовать лицом.
Портрет с натуры закажу у Фешина:
он переплавил краски в жемчуга,
фривольных жестов неуравновешенность –
в неосязаемые слёзные снега.
К Саврасову отправлюсь в зимний вечер
своей провинции, чтоб разделить печаль
пейзажей нищенских, укрывших мои плечи,
как старая коричневая шаль.
Эдгар Дега тоску мою прорежет –
отшельник, проходящий стороной, –
карандашом пастельным с тонкой трещинкой
и жестом острой линии одной.
Сверкающие аметисты Врубеля
закружат голову в сиреневом дыму,
гадалка скажет, что судьба загублена, –
я за пророчество слова её приму.
Осмёркину достанется – потешить
предметной плотью медного литья,
баб полногрудых грубой безмятежностью,
телесной кубатурой бытия.
Не жить и без подсолнухов Ван Гога,
для безрассудных он и волховал,
хмельные звёзды жёлтого ожога
огнями в ожерелье нанизал.
Багровый вихрь задорных баб Малявина
стачает ярко-красный сарафан –
что из того, что счастье продырявлено,
что стёрла жизнь следы моих румян?!
Мираж мечты вернёт Уотерхаус:
мелодии лилово-серый скетч,
и ветер северный, и разноцветный хаос
из ожерелья невозможных встреч…