Крикнешь – а звук не исчезнет:
как золотая монета или кольцо
маленьким солнцем блеснёт на пересечении трещин небесных
в ветвях и вернётся; а может, кто-то его сохранит
в лапах сосновых или снова подбросит – выше.
Он говорил: «Я вернусь
в доспехе кленовом, радостно-новом.
Шаг за шагом погружая в траву,
подставлю свой щит клинку
розового луча,
летний чертог встанет вкруг меня, кузнечиками стрекоча,
и звон меча, ударившего сгоряча,
в раскалённое небо вплавится.
И при слове молитвы на неба другой стороне
одинокая вспыхнет свеча».
Кто влюблялся сильнее в книги и облака,
чем в людей,
и кто мог становиться кузнечиком полевым в придорожной траве
и невидимой тенью стрижа в полусне чердака,
тот увидит, где в лес соскальзывает река,
позабытую тень старого рыбака, не вернувшего душу у ведьмы.
Он говорил: «Помни,смерть превратится в море.
Я выйду однажды, слушая песнь волны,
серебряный рог луны
осушив, подниму паруса.
Каково это – перестать различать голоса
в никогда не смолкающем хоре?»
Пока ветер, похожий на рык непоправимого механизма зимы,
не пробудился, а на разбитом камнями ручье
в сломанных отражениях, рифмованных от случая к случаю,
проявляются летние вспышки звёзд,
ты ещё различаешь тени рыцарей и рыбаков
за оврагом, где болтовня соек и покачивание ветвей.
Как сейчас: крикнешь – а он не ответит.
Он может лишь сохранить этот звук
среди карт несуществующих стран
и придуманных лунных морей и не вернуть никогда.
Приглядишься, а он превращается в тёплый туман
или блик на сосновой коре.