Ну, Пасха-то ясно, а вот Рождество -
отчего эта радость его?
В богословии не мастак,
и мне кажется так:
оттого, что видим Его
не как мудреца
с большими всё знающими глазами,
но как младенца,
какими были мы сами.
Беспомощен, Йосифом с Машей пелёнкой пленён
и на полку в хлеву помещён;
рядом звери жуют, и мычат, и машут хвостами.
Темнота,
сырость, жуть, чад и вонь.
Но мы-то
знаем, что он - уже Он
и что в небе - Звезда.
(А в бездарное время как это
особенно мило
во мраке почувствовать свет, а
в слабости - силу).
Смотрю на Него
сопящего,
на ручки Его в перетяжках -
дурацкие мысли о том,
мол, мог он не взять тяжкий крест?
Ну, не стать Христом?
Вообще - никем?
Или был сразу Богом?
Не спорим с Никейским Собором,
но всё-таки как же быть с выбором?
Мог же там же в вертепе
сыпать сено скотам,
лошадям набивал бы подковы,
а коли учён, так вообще бы -
стал писарем и толмачём,
ну и прожил себе бы
прекрасно, как все мы,
не зная Голгофы.
А Он.
А рождественским днём за окном -
нет, не белая благодать -
ветер, грязь, в сером воздухе виснет вода
(как, наверно, тогда).
И шепчу я Тебе:
появись ненадолго.
В колыбельке,
из туч,
или в дверь постучись,
или просто в толпе
покажись - очень надо теперь:
только два-три вопроса -
заместо безвестно
пропавшего Деда Мороза.