затерялись в метели белой путеводные звёзды и цели,
мне больше не видно солнца, как будто его и нет.
так быстро снежинки кружатся, так быстро замёрзшие ели
мелькают, а сани резные несутся в серый рассвет.
и смутные воспоминанья кружат голову, кружатся стаей —
о зиме и о белых пчёлах, о забытых тепличных розах
и о чьём-то ласковом голосе, шепчущем, мол, не дай ей
колдовством твой опутать разум да забрать в царство вечных морозов.
всё осталось за гранью разумного, всё уже не имеет значения.
стужа вдруг отступила испуганно: я ведь в тысячу раз холоднее,
и мой взгляд ледяной острее, чем смертельное жало сомнения.
я отныне его не знаю, беспристрастно застыл в апогее.
разыгралась пурга да развылась, только руку я поднял свою —
не найдёт меня милая герда, ни за что не поспеет за мною.
мне теперь так ненавистно лето, я в себе его гибель храню,
как и гибель улыбки сестринской с её радостью нежно-немою.
моя снежная королева, в чьих объятиях мне не согреться,
беспристрастность твоя хрустальная строит заново мой постулат.
ты уйми только боль от осколка в моём ныне небьющемся сердце,
и я весь этот мир пылающий превращу в наш нетающий сад.